– Нет проблем, сэр, – решительно ответила Джоселин. – Я больше люблю супы.
Эти слова вызвали у доктора теплый смешок. Он откинулся в кожаном кресле, отложил ее документы, снял очки и сунул их в карман белого халата.
– Чувство юмора – это хорошо. Оно вам здесь понадобится. Эта работа может травмировать, мисс Эш. И иногда нужно смеяться, чтобы не сойти с ума.
Джоселин вздрогнула. Правильно. Черный юмор. Мэдж предупреждала ее, что врачи могут быть резкими, даже грубыми. «Они просто так выражаются, – говорила она. – Так они выпускают пар».
Впрочем, Джоселин была не в том положении, чтобы протестовать, – врачей воспринимали как богов. Когда они входили в комнату, медсестры должны были вставать, словно приветствуя членов королевской семьи или кого-то в этом роде. Все это выглядело чересчур нарочитым. Ведь никто не захотел бы встать перед девушками, каждый день меняющими постельное белье.
– Вы молоды, – заметил он, и Джоселин снова передернуло. Его выражение лица было чем-то средним между улыбающимся и хмурым. – Возможно, слишком молоды.
– Мои рекомендации говорят сами за себя, – ответила она. Голос прозвучал сдавленно, шею защемило от напряжения. Она не поедет обратно в Чикаго, ни за что!
Главврач Кроуфорд какое-то время был занят своими очками, доставая их из кармана и распрямляя дужки, а потом снова складывая и убирая в карман.
– И что привело вас в эту профессию?
– Я хочу…
– Только не говорите, что хотите помогать людям. – Он ухмыльнулся, и в его голосе послышалась насмешка, когда он продолжил: – Так все говорят.
– Вероятно, это действительно так, – ответила Джоселин, возможно, несколько дерзким тоном. Она никогда особо не понимала, когда стоит промолчать, и теперь чувствовала, что не может контролировать поток своих слов. – Должна заметить, я несколько смущена. Мои преподаватели в Грейс-Пойнт говорили, что здесь есть открытая вакансия. Разве не так?
Доктор Кроуфорд вскинул подбородок – то ли от удивления, то ли от обиды, она не поняла. У него было молодое лицо, но седина на висках выдавала более зрелый возраст. А еще он был привлекательным – как раз такой серьезный, но при этом нежный врач, которого Мэдж хотела бы отхватить. Ее взгляд остановился на его левой руке. Кольца не оказалось. Странно, что мужчина его возраста был холостым. Шутки в сторону, Кэмфорд был далеко не шумным мегаполисом. Наверняка тут жило множество женщин, которые хотели бы урвать себе в мужья красивого врача.
Он перелистал ее документы и засунул в один из захламленных ящиков стола.
– Терренс из отделения психологического консультирования не раз говорил мне не нанимать рыжих. Он считает, что они слишком дерзкие и вспыльчивые. – Главврач встал и, снова рассмеявшись, протянул ей руку через стол. – Сюда не помешает добавить огня. Это не место для слабонервных, и мне кажется, что вы как раз не из той категории и отлично впишетесь, мисс Эш.
«Фух…» У нее была работа, и она могла снова начать дышать и перестать держаться за свой дождевик, как за спасательный жилет.
– Спасибо, сэр. Большое спасибо. И, знаете, это действительно правда: я хочу помогать людям.
– Так же, как и все мы, – пробормотал доктор Кроуфорд, и в его глазах появился холодный яркий свет. – Так же, как и все мы.
Джоселин впервые в жизни почувствовала, что у нее была не только цель, но и четкий путь к ее достижению. В первые недели работы она практически не пересекалась с врачами и еще реже видела главврача Кроуфорда. У нее были простые и понятные обязанности, и она постоянно моталась с первого на второй этаж, меняя пациентам простыни, разнося крошечные бумажные стаканчики с лекарствами, а еще забирала, дезинфицировала и возвращала утки. Постепенно она начала узнавать лица под маленькими белыми бумажными головными уборами – остальные медсестры были дружелюбны, но никто из них и близко не дотягивал до их дружбы с Мэдж.
Мэдж еще удавалось находить время, чтобы пофлиртовать с санитарами и врачами. Удивительно, как у нее это получалось. Джоселин, например, с трудом могла выделить пару минут, чтобы пообедать.
Все было нормально. Она ожидала дедовщины, но сестра Крамер назначила ее ухаживать за более спокойными пациентами. Джоселин особенно нравилась миссис Смолл из палаты 214— ее деменция прогрессировала до такой степени, что рассказы менялись изо дня в день. Но с определенной периодичностью пожилая женщина рассказывала о том, как они с мужем ездили на рыбалку, и Джоселин внимательно слушала, обтирая пациентку губкой или уговаривая ее позавтракать. Ей было интересно, где сейчас мистер Смолл: умер или бросил эту несчастную душу? Джоселин в свое время наблюдала, как ее бабушка стала жертвой той же болезни. Она оказалась единственным членом семьи, который пытался с ней общаться в тяжелые моменты обострений, в те дни, когда бабушка забывала Джоселин, иногда пугаясь настолько, что это переходило в слепую злость.
Это и подтолкнуло Джоселин к сестринскому делу: ощущение несправедливости, убеждение, что никто – неважно, насколько он больной или старый, – не заслуживает того, чтобы проходить через подобное в одиночестве.
Джоселин проверяла график посещений каждое утро и в конце смены, но к миссис Смолл никто не приходил.
«Каждый раз расстраиваюсь», – подумала она этим вечером, закрыв переплетенный журнал посещений и вежливо улыбнувшись проходящей медсестре. Миссис Смолл оставалось только с нетерпением ждать, когда Джоселин придет, чтобы послушать ее истории и посмеяться в нужных местах.
К тому времени, как девушка добралась до своего этажа в общежитии, Мэдж уже спала. Джоселин пришлось собрать всю оставшуюся энергию, чтобы снять униформу, брызнуть на лицо водой в общей ванной, почистить зубы и доплестись обратно до комнаты. Возле ее кровати стояла стопка непрочитанных книг. Едва ее голова коснулась подушки, девушка погрузилась в глубокий сон.
Джоселин казалось, что крики слышатся ей во сне, пока они не стали настолько резкими и громкими, что у нее начала раскалываться голова.
Медсестры жили на этаже, который располагался под этажом для врачей и над этажом санитаров и разнорабочих. Зажатое между ними сестринское общежитие, казалось бы, было отличным тихим местом.
Джоселин подскочила на кровати, будто ее дернули за нитки, как марионетку. Снова послышались крики, такие пронзительные и явные, что она окончательно проснулась. Девушка считала, что ей повезло жить в одной комнате с Мэдж, которая всего лишь немного сопела и спала как убитая, закрыв большие красивые, как у киноактрисы, глаза цветочной маской. Теперь же ей хотелось, чтобы Мэдж не спала, чтобы можно было посоветоваться с ней.
Крик никак не повлиял на сладкий сон Мэдж.
Но Джоселин уже окончательно проснулась. В голове пульсировала боль – частично от усталости, частично
