Тем памятным утром отец, кому и так хватало проблем, получил двойной удар. Он узнал, что десятилетний сын не только мечтал сделаться профессиональным литератором, но и хорошо осведомлен о многих событиях, которые годами от него скрывали скорее из душевного целомудрия, нежели по другим причинам. К чести отца должен заметить, что он воспринял новость довольно спокойно. Не стал кричать, угрожая отправить меня в интернат или сослать поденщиком на каменоломню, а только ошарашенно смотрел мне в лицо.
– Я думал, ты захочешь быть книготорговцем, как я, твой дед и прадед и как почти все Семпере с незапамятных времен…
Поняв, что застал его врасплох, я решил закрепить успех:
– Я стану писателем. Беллетристом. В качестве последнего штриха к общей картине, кажется, так говорят.
Последнюю фразу я произнес, желая пошутить, однако отец не оценил юмора. Скрестив руки на груди, он откинулся на спинку стула и настороженно наблюдал за мной. Щенок показал характер, и ему это не понравилось. «Добро пожаловать в мир родителей, – подумал я. – Дети рождаются, чтобы устраивать праздники непослушания».
– Твоя мама давно предупреждала, но я считал, что она просто хочет меня уколоть.
Еще одно очко в мою пользу. Если сеньора мама когда-нибудь ошибется, наступит конец света, и он придется на День святых невинных младенцев вифлеемских. С детства страдавший аллергией на смирение, отец явно не собирался сдавать позиции, и я с беспокойством ждал, что он попытается разубедить меня.
– В твоем возрасте я тоже воображал, будто у меня получится стать писателем, – начал он.
Я видел, что отец накалялся, словно метеорит, охваченный пламенем. Необходимо было срочно остудить пыл родителя, пока его речь не превратилась в проповедь о том, как опасно посвящать жизнь литературе, питавшей к верным паладинам не больше сострадания, чем самка богомола к своему супругу. Жестокость госпожи литературы не раз проклинали голодные писатели, посещавшие магазин и становившиеся вдвойне убедительными, если не получали приглашения на обед. Прежде чем отец разошелся не на шутку, я театрально обвел взглядом ворох мятой бумаги, разбросанной на полу, а потом многозначительно посмотрел на родителя.
– По словам Фермина, мудрые не боятся совершать ошибок, – неохотно признал он.
Я с испугом сообразил, что мои контраргументы послужат мостиком к его основному тезису, суть которого состояла в том, что Семпере не созданы быть писателями и литературе можно послужить не хуже, продавая книги, причем не рискуя пережить крушение надежд и рухнуть в мрачную бездну. Соглашаясь в глубине души, что достойный человек по большому счету прав, я перешел в наступление. В словесной дуэли нельзя терять инициативу, особенно когда у противника на руках старшие козыри.
– На самом деле Фермин говорит, что мудрецы признают ошибки в тех редких случаях, если их совершают, а дураки ошибаются постоянно, хотя никогда в том не сознаются и настаивают на своей правоте. Он называет это архимедовым принципом сообщающихся глупостей.
– Даже так?
– Да. Фермин считает, что глупец – животное, не способное думать или изменить свое мнение, – выпустил я последний снаряд.
– Я смотрю, ты хорошо разбираешься в философии и теориях Фермина.
– Ему ведь нельзя отказать в правоте?
– Фермину нельзя отказать в неумеренном желании поучать всех на свете.
– А чем это плохо?
– Он переходит разумные границы.
– Кстати, когда однажды Фермин этим занимался, то есть переходил границы, он сказал, что ты должен был уже давно показать мне кое-что.
Отец растерялся. Приготовленные назидания выветрились из головы, и он дрогнул, не зная теперь, к чему приведет следующий раунд.
– Фермин уточнил, что именно?
– По-моему, это связано с книгами. И с мертвецами.
– Мертвецами?
– Ну, он упоминал кладбище. И я подумал о мертвых.
В действительности, поразмыслив, я решил, что дело как-то связано с Караксом. С моей точки зрения, ему идеально соответствовало сочетание понятий «книга» и «мертвый». Отец обдумал вопрос. В его глазах промелькнули искры, как всегда, когда его осеняла удачная идея.
– Думаю, что тут Фермин, может, и прав, – признал он.
Я почуял сладкий запах назревавшей победы.
– Вот что, иди домой и одевайся, – велел отец. – Но только не разбуди маму.
– Куда мы отправимся?
– Секрет. Я покажу тебе то, что некогда изменило мою жизнь и, не исключено, изменит твою.
Я понял, что полностью утратил преимущество и колесо фортуны повернулось в обратную сторону.
– В такую рань?
Отец снова улыбнулся и подмигнул мне:
– Некоторые вещи видны лишь в сумерках.
2В то раннее утро отец впервые привел меня на Кладбище забытых книг. Была осень 1966 года, и моросящий дождик разукрасил бульвар Рамбла мелкими лужицами, блестевшими у нас под ногами, как медные слезы. Нас окутывала туманная дымка, снившаяся мне много раз, но она развеялась, как только мы ступили на улицу Арко-дель-Театро. Перед нами открылась щель, заполненная тенями, и из них вскоре возник дворец из почерневшего камня. Отец постучал в резную дверь молоточком в виде фигурки чертенка. К моему изумлению, нам открыл не кто иной, как Фермин Ромеро де Торрес. Увидев меня, он хитро улыбнулся.
– Давно пора, – заявил он. – Из-за вечных тайн и притворства у меня открылась язва желудка.
– Неужели вы теперь тут работаете, Фермин? – спросил я, сгорая от любопытства. – Это библиотека?
– Нечто вроде, хотя отдел комиксов слабоват… Входите скорее.
Он повел нас по изогнутой галерее, ее стены были расписаны фресками с изображениями ангелов и мифических существ. Следует уточнить, что к тому моменту я уже пребывал в трансе, не подозревая, что чудеса только начались.
Галерея вывела нас в зал с куполом, устремленным в бесконечную высь, из-под него струились каскады рассеянного света. Я поднял голову и, словно мираж, передо мной явился грандиозный лабиринт. Башня возвышалась нескончаемой спиралью и напоминала риф, при столкновении с которым потерпели кораблекрушение все библиотеки в мире. Открыв рот, я медленно приближался к замку, сложенному из существующих на свете книг. Почудилось, будто я по волшебству проник на страницы одного из романов Хулиана Каракса, и меня одолевал страх, что стоит мне сделать еще шаг, и тотчас все вокруг рассыплется в прах и я проснусь у себя в спальне. Рядом возник отец. Я посмотрел на него и взял за руку лишь для того, чтобы убедиться, что я не сплю и зачарованный дворец существует в реальности. Отец улыбнулся:
– Хулиан, добро пожаловать на Кладбище забытых
