Папа сурово вперился в меня. Мама ахнула.
— Джексон, это ужасно. Как ты мог обокрасть родного деда?
— Я… я… я… — заикался я. — Ничего подобного…
— Мы в своем доме воров не потерпим, — покачал головою папа. — Джексон, я страшно разочарован в тебе.
— Но…
Я уставился на ухмыляющегося болванчика. Неужели Эдгар был прав на его счет? Неужели болванчик — воплощение зла?
Болванчик уже навлек на мою голову беду.
Вдруг это только начало?
11
На лице у Рэйчел играла гаденькая усмешка. Сестрица буквально наслаждалась моментом. Ей было радостно, что набедокурил я, а не она.
— Я… я не крал болванчика, — бормотал я. — Открываю чемодан, а там…
Мама и папа расхохотались.
— Джексон, не будь так серьезен, — проговорила мама. — Неужто не понял, что мы над тобой подтруниваем?
Папа повернулся к Рэйчел.
— Ты что, Рэйчел? Все мы знаем, что Джексон ни за что не сделает ничего подобного.
Мама покачала головой. Ее зеленые глаза сверкнули.
— Сама мысль, будто Джексон может что-то украсть… Сущий вздор.
Рэйчел пихнула болванчика мне в руки. Его большая деревянная голова больно стукнула меня по носу.
— Ай! — Боль пронзила лицо.
Рэйчел засмеялась.
Потирая нос, я опустил Сына Слэппи на кровать.
— Я говорил дедушке Уитмену, что не прочь получить болванчика для выступления в ЦМ, — сказал я. — Наверное, он решил подарить мне этого.
— Давай позвоним и уточним, — сказала мама.
Я нашел сотовый на комоде. Набрал номер дедушки Уитмена. Гудок следовал за гудком.
— Не отвечает, — сказал я. — А автоответчика нет.
Мама вздохнула.
— Папа никогда не отвечает на звонки. Можно подумать, помрет он, если возьмет трубку.
Папа похлопал маму по плечу:
— Может, отлучился за каким-нибудь экспонатом. А телефона рядом нет.
Я выключил телефон. Папа спустился вниз.
— Я помогу тебе распаковаться, — сказала мама и принялась извлекать из моего чемодана грязные вещи.
Рэйчел плюхнулась на мою кровать. Взяв одну руку болванчика, она изобразила, будто он ковыряет у себя в носу. Остроумно, не правда ли?
— Слушай, ты не заметил на своей постели коробку? — спросила мама.
Обернувшись, я увидел плоскую, прямоугольную коробку, обернутую красно-синей блестящей бумагой. Я потянулся за ней.
— Что это?
— Это тебе загодя подарок на день рождения, — сказала мама. — От тети Ады. Давай. Открывай.
Рэйчел выхватила у меня коробку.
— Дайте я открою. — Она сорвала оберточную бумагу, а обрывки побросала на пол. Затем она открыла коробку и вытащила оттуда серый с черным свитер.
Я пощупал рукав. Мягкий.
— Класс, — сказал я. — Потрясный.
Рэйчел кинула свитер на кровать.
— А мне? — осведомилась она. — Почему мне не досталось подарка? Скоро и у меня день рождения.
— Не огорчайся, — сказала мама. — Тетя Ада сказала, что тебе подарок будет позже.
Рэйчел скривила гримасу.
— Почему Джексон всегда все получает первым?
— Не будь как маленькая, — спокойно ответила мама. Она достала из чемодана пару скатанных носков и закрыла крышку.
Рэйчел слезла с кровати.
— Слу-ушай, мам, я тут кое-что вспомнила. У меня есть подарок для вас с папой.
Она скрылась в своей комнате, через несколько секунд вернулась с большой стеклянной банкой и вручила ее маме.
— Это мед, — сказала она.
Мама разглядывала банку.
— Мед? Откуда?
— Из дедушкиного нового улья. — сказала Рэйчел. — Он мне его дал на дорожку.
— Чудесно, — сказала мама и одарила Рэйчел улыбкой. — Поставлю в кладовку. Завтра утром побалуем себя блинчиками.
— Я не хочу, чтобы хоть один достался Джексону, — сказала Рэйчел.
Мама прищурилась:
— Это почему?
— Потому что ему достался свитер, а мне нет.
— Смешная ты, — сказала мама. Положив руки на плечи Рэйчел, она вывела ее из моей комнаты.
Как только они ушли, я взял болванчика и посадил себе на колено. Пошарил под его темным пиджачком в поисках рычажков для рта и глаз.
Из кармана пиджака выпал квадратик белой бумаги. Может, это записка от дедушки Уитмена, подумал я.
Подобрал, развернул. Нет. Это была не записка от дедушки.
Мои глаза бегали по странным словам на бумаге:
КАРРУ МАРРИ ОДОННА ЛОМА МОЛОНУ КАРРАНО.
Беззвучно шевеля губами, я прочел их про себя. И понял, что это, видимо, те самые слова, что должны были пробудить к жизни настоящего Слэппи.
Клочок бумаги задрожал у меня в руке.
Стоит ли прочесть эти слова вслух?
12
Я смотрел на усмехающееся лицо болванчика. Его губы были раскрашены глянцевито-красным. На нижней имелась щербинка. Стеклянные глаза слепо таращились на меня. Я потер рукой его деревянные волосы.
Это не настоящий Слэппи, твердил я себе. Настоящий Слэппи, по словам дедушки Уитмена, был воплощением зла. А этот болванчик — всего лишь копия.
Так что если я прочту странные слова… ничего не будет.
Поднеся листок бумаги поближе к глазам, я начал читать:
— Карру Марри …
Нет.
Я остановился. И почувствовал, как холодок пробежал по спине.
Зачем искать проблем на свою голову?
Я засунул листок в карман пиджачка болванчика. А самого его посадил в угол и переоделся в пижаму, готовясь ко сну.
На следующее утро, в субботу, у нас на завтрак были блинчики с медом.
Мило. Рэйчел ныла, что я почти не оставил ей меда. Совсем сбрендила. В банке оставалось почти до краев.
После завтрака я поднялся в свою комнату, чтобы поработать с Сыном Слэппи. Нужно было разобраться, как действуют его глаза и рот. А еще я хотел придумать для нашего с ним выступления какие-нибудь шутки. Чтобы понравились ребятам из ЦМ.
Я присел на край кровати и посадил болванчика на колено. Найдя управление глазами, я повертел ими из стороны в сторону. Затем я заставил его открыть и закрыть рот. Им было очень легко управлять.
— Как ты себя сегодня чувствуешь, Слэппи? — спросил я.
Сомкнув зубы, я заставил его ответить:
— Так же, как и выгляжу — великолепно!
— Скажи, а почему тебя все называют болванчиком?
— Не знаю. А тебя?
Эй, здорово выходит. У меня отлично получалось говорить, не шевеля губами.
Взгляд зацепился за клочок бумаги в кармане его пиджачка. Я вытащил его и еще раз беззвучно прочел слова.
Искушение было велико. Действительно велико. Искушение прочесть слова вслух. Особенно с учетом того, что передо мной всего лишь копия Слэппи.
Но я все представлял себе испуганное лицо Эдгара. И вспоминал его предостережение — держаться подальше от болванчика.
Я так и сидел с бумажкой в руках, как вдруг на лестнице послышался громовой топот. Через несколько секунд два моих лучших друга — Микки и Майлз — влетели в комнату.
Микки Хаггерти высокий, тощий и прямой, как штык. Так его и прозвали — Штык. У него длинные медно-рыжие волосы и необычные зеленые глаза, как у кота. И я никогда не видел его без улыбки на лице.
Майлз Нейлор чернокожий, ростом пониже нас со Штыком. Впрочем, он качается и выглядит спортивнее нас обоих. У него очень короткие волосы, словно слой пуха на голове, темные карие глаза, придающие ему чересчур серьезный вид, и низкий голос.
Голос у Майлза начал ломаться раньше, чем у всех парней в классе. Послушать его, так это потому, что он взрослее нас всех. Но это несчитово. Он такой же обалдуй, как и все
