Миссис Хаггерти, конечно, не стэнд-ап комик, как моя мама, но тоже за словом в карман не лезет.
— Привет, ребята, — сказала она. — Вы двое останетесь на ужин? Папа Штыка принес домой пару пицц.
— Не получится, — сказал я. — Я обещал маме пойти домой. Но… мы хотели вас кое о чем спросить.
Она закрыла книгу.
— А именно?
— Мы хотим использовать таз Волчка для того, чтобы испечь самый большой в мире кекс, — сказал Штык. — Ну, знаешь, для ярмарки в ЦМ.
— Это важнейшее состязание, — добавил Майлз. — Все школы соревнуются.
— Но величайший в мире кекс точно всех обставит, — закончил Штык.
— Точно, — согласилась его мама. — И чем я вам могу помочь?
— Нам нужно знать, сколько теста налить в таз, — сказал Штык.
Миссис Хаггерти растерянно моргнула. И вдруг как захохочет!
Мы молча стояли и смотрели на нее. Ждали, когда она отсмеется.
— Извините, — проговорила она наконец. — Извините, конечно, но это смешно. Есть один момент, которого вы, мальчики, не учли.
— Что? — досадливо спросил Штык.
— Ну нальете вы теста в таз, а запекать как будете? Он ведь ни в одну духовку не влезет.
У меня отвисла челюсть. Штык закрыл глаза. Майлз застонал. И треснул себя по лбу.
— Дураки мы, дураки!
— Это казалось хорошей идеей, — стал оправдываться я.
— Это была дурацкая идея, — сказал Майлз.
— Дурацкие идеи бывают полезны, — заметила миссис Хаггерти. — Дурацкие идеи могут подстегнуть воображение и навести на дельные.
— Мое воображение не подстегнулось, — заявил Штык. — Я только вообразил себе этот гигантский кекс.
Я взглянул на часы на книжной полке. Я опаздывал к воскресному ужину.
— Давайте еще подумаем, — сказал я. — Уверен, мы сумеем придумать гораздо больше дурацких идей.
Я хотел пошутить, но никто не засмеялся. Я распрощался и трусцой пробежал два квартала к своему дому.
Беды мои начались уже после ужина.
Поднимаясь по лестнице в свою комнату, я все еще размышлял о гигантском кексе. Должен же быть какой-то способ испечь эти десять галлонов теста…
Я вошел в свою комнату, включил свет. Первым, что я увидел, был болванчик Слэппи, сидевший на моей постели, привалившись спиной к стене.
Странно, подумал я. Разве я не оставил его на полу?
А, наверное, Рэйчел с ним играла.
Я сел на кровать и потянулся к нему.
И к моему великому ужасу, он потянулся ко МНЕ!
Его руки взметнулись. Я охнул, когда деревянные пальцы схватили меня за горло.
16
— Ты… ты… — выдавил я. — Ты действительно ЖИВОЙ!
Деревянные пальцы сильнее сжались на моем горле. Я задыхался. Сердце колотилось так сильно, что ломило в груди.
Этого не может быть.
Я пытался вырваться. Но не мог. Боль пронзила меня с ног до головы.
Болванчик опустил свою большую голову мне навстречу. Его рот защелкал, открываясь и закрываясь:
— Будь добр, поблагодари Рэйчел за то, что вернула меня к жизни.
Голос его был высокий и пронзительный. Я подумал о меле, скребущем по классной доске.
Его стеклянные глаза лезли из орбит.
— Эх, теперь пошла потеха! — гаркнул он мне прямо в ухо.
— П-пусти, — пролепетал я. Твердые деревянные пальцы вцеплялись мне в глотку, крепко сдавливая.
Откинув голову назад, он хохотнул, мерзким, пугающим смешком.
— А вот и не пущу! Поди заставь!
— Но… но… — сипел я. — Ты же копия… Ты не настоящий Слэппи…
Он снова хохотнул.
— Кто поверит в эту брехню? Только старый пень навроде твоего деда!
Я схватил его за запястья и пытался оторвать от себя его руки. В то время как мы боролись, страшная слова правды звучали у меня в голове. Это был настоящий Слэппи, со всем его злом. А моя сестрица прокричала слова, вернувшие его к жизни.
— Ах-х-х! — Со сдавленным хрипом я таки оторвал его руки от своего горла. Дав ему по рукам, я вскочил на ноги. Дрожа всем телом, я развернулся ему навстречу.
— Ты Слэппи. Ты настоящий Слэппи, — проговорил я.
Деревянная физиономия ухмыльнулась мне нарисованными алыми губами. Рот защелкал, когда он снова заговорил:
— Да, это я, дружище Джексон. Единственный и неповторимый. Ну да не вешай нос. Твой дедуля не врал. Сын Слэппи действительно существует.
Я смотрел на эту кошмарную тварь, эту деревянную марионетку, которая могла говорить и двигаться, и ухмылялась мне с такой злобой.
— Джексон, — проскрипел он, — неужели ты не хочешь узнать, кто такой Сын Слэппи? Разве тебе не любопытно?
Его круглые темные глаза вперились в мои. И внезапно я почувствовал себя странно. Нахлынула слабость. Мой разум… Я не мог думать. Не мог говорить.
Я чувствовал, как болванчик вторгается в мой разум. Это было так, будто он меня гипнотизировал. Просачивался в мой мозг… в мои мысли.
А я ничего не мог поделать, чтобы не пустить его.
Я чувствовал себя так, будто плыву под водой. Неожиданно я почувствовал, что тону… тону в глубокой темноте.
Я пытался заговорить. Наконец, я выкрикнул:
— Кто?! Скажи мне… Кто такой Сын Слэппи?
— ТЫ! — взвизгнул болванчик. И запрыгал на месте от восторга.
— Что-о?
— Поздравляю, Джексон. Это ты, счастливчик ты наш. ТЫ отныне Сын Слэппи!
Я услышал какой-то звук. Громкий щебет.
Внезапно я ощутил головокружение. Комната закружилась перед глазами. Голова налилась тяжестью.
Болванчик снова откинул голову назад и разинул рот в мерзком, визгливом хохоте.
И, к своему ужасу, я не выдержал.
Моя голова запрокинулась назад — в точности как его — и я захохотал вместе с ним.
17
Следующее, что я помню — я лежал в постели, укутанный одеялом. Я заморгал спросонок. В окно лился свет утреннего солнца.
Сон. Всего лишь сон.
Я потянулся, огляделся вокруг. Взгляд остановился на болванчике. Тот сидел, скорчившись, на полу возле чулана, свесив руки на ковер и вытянув ноги. Стеклянные глаза были устремлены на его ботинки.
— Слэппи? — позвал я сиплым со сна голосом.
Болванчик не шелохнулся.
— Боже. Приснится же такое! — произнес я вслух.
Вся эта история с ожившим Слэппи, сказавшим, что отныне я его сын… по всей видимости была просто дурным сном.
По спине пробежал холодок. Сон был такой яркий, реальный…
Я выбрался из постели, пересек комнату. С мгновение поколебался. А потом пнул болванчика босой ногой в грудь.
Он подскочил, потом завалился назад бесформенной кучкой. Безжизненный.
Болванчик не живой. Какой жуткий, странный кошмар…
За завтраком мама и папа поинтересовались, с чего это я нынче такой веселый.
— Никогда раньше не видела тебя таким радостным по утрам. Нам, наверно, стоит показать тебя врачу, — пошутила мама.
Меня так и подмывало сказать: «Я радуюсь потому, что болванчик не живой». Но, конечно, они сочли бы это бессмыслицей. Так что я сослался на то, что хорошо поспал.
Сидевшая напротив меня Рэйчел все время хмурилась.
— До сих пор не пойму, почему Джеку достался свитер, а мне — шиш с маслом, — ныла она.
— Рэйчел, хватит ныть, — сказал папа. — Мы же тебе говорили. Тетя Ада пришлет тебе подарок позже.
— Она никогда не присылает мне ничего стоящего, — не унималась Рэйчел. — В прошлом году были ярко-зеленые носки. Ну вот зачем зеленые носки
