Рэм хотел сказать что-то еще, но Ульяна натянула на лоб капюшон и отвернулась. Прошлым вечером она была готова ему все рассказать. О солнечном утре последнего нормального дня ее жизни, о красной сандальке, упавшей на асфальт, и о полыни, что на мгновение опередила грузовик. Даже о Никитке. Каким забавным он был, смешным и добрым. Как любил сидеть рядом, привалившись к ней боком, как сопел, как пихался локтем. Как приносил сок и печенье, когда она болела. И как медленно стекленели его удивленные глаза, направленные в то яркое июльское небо.
Но Рэм не спросил. Он сам тонул в океане горечи и крови. Он сам не знал, как выбраться на сушу и есть ли этот берег вообще. Уля просто не решилась вывалить на него тяжесть своих воспоминаний. Может быть, когда-нибудь потом, в следующий раз.
Но шумный вагон, который плелся сквозь сгущающиеся сумерки, не был тем самым шансом раскрыть душу. Яркий свет ламп обесценивал все, что звучало здесь, делая любую истину базарной болтовней. Рэм и сам это понял, потому умолк, провожая глазами станции, которые медленно отсчитывали их путь домой.
Двери вагона разъехались, и внутрь ввалилась женщина с большой сумкой. Она зашуршала пакетами, щелкнула кнопкой маленького приборчика, и ее голос разнесся между сиденьями.
– Предлагаю вашему вниманию товары для дома, – заученно пробубнила она. – Универсальная овощерезка – помощница любой хозяйки…
Уля скривилась: дорожные продавцы вызывали у нее неконтролируемое раздражение. Их наигранное воодушевление, неподъемные баулы, громкие голоса и навязчивые выкрики – все это мешало забыться сном – единственным способом пережить долгую дорогу после работы. Но Рэм встрепенулся.
– Что, хочешь овощерезку приобрести? – насмешливо спросила Уля.
– Да, Варя просила купить ей такую насадку на кран… – И вдруг осекся, замер, понимая, как несуразно выглядят его попытки быть семьянином. – Послушай, я сам не хотел, чтобы она ко мне привязалась. Так вышло. Это… как болезнь, что ли. После пережитого стресса. Даже название какое-то есть.
Рэм выглядел смущенным и потерянным, казалось, он сам не понимает, почему оправдывается, но остановиться уже не мог.
– Она сказала, что чем-то обязана тебе. Что ты ее спас, – тихо подсказала Уля.
– Можно и так сказать. – Он поморщился. – Помнишь, я рассказывал, что жил в Клину? Там была мутная компания, ничего хорошего. Варя жила в соседнем подъезде. Вот к ней и пристали. Короче, я вступился, когда ее пытались изнасиловать.
Уля шумно выдохнула, чтобы сдержать болезненный стон. Милую, нежную Варю, полную истинной женской силы, никак не выходило представить в грязной подворотне. Тем более в руках каких-то отморозков. Даже мысли об этом навязчиво отдавали полынью – горько и мерзко.
– Собственно, тогда я на деньги и попал. – Рэм скривил губы в жесткой усмешке. – Со всеми вытекающими… а Варя до сих пор думает, что это ее вина.
По проходу уже начала свое грузное движение продавщица. Рэм махнул рукой, подзывая ее к себе. Пока он рылся в коробке с насадками, выбирая нужную, Уля неотрывно смотрела на него, все думая, как столько боли вмещается в одно худое измученное тело. Она сама, пережившая куда меньше, с трудом держалась на ногах, готовая рухнуть под гнетом вины и памяти. А этот парнишка не только умел говорить о прошлом, но и жить с ним, как с данностью.
Ульяна не отвела взгляда, когда Рэм расплатился, спрятал пакетик в карман и наконец-то на нее посмотрел.
– Что? – спросил он. – Слишком много исповедей для такого недолгого знакомства? Прости. С похмелья меня несет не меньше, чем с бухла. Больше не буду. – И, помолчав, продолжил: – Просто мне хочется, чтобы ты поняла: в жизни вообще много всякого говна – ни вычерпать его, ни пройти, не испачкавшись. Но это не значит, что ты обязана торчать в грязных клоповниках и оплакивать прошлую жизнь, пока не помрешь.
– Я просто боялась их смертей, поэтому и сбежала, – чуть слышно выдохнула Уля, едва шевеля онемевшими губами.
– Знаю. Но сейчас ты научилась этим управлять. – Рэм улыбнулся. – Ведь правда, научилась. У тебя есть еще целый месяц на жизнь, успей сделать хоть что-нибудь толковое.
Вагон дернулся и остановился. Пора было выходить, но Уля не чувствовала ног. Сказанное больно ударило ее, пригвоздило к истертому сиденью стыдом и болезненным пониманием – Рэм прав. И в том, что последние годы она тонула в пустых сожалениях, и в том, что времени осталось всего ничего. Месяц. Один-единственный месяц. Пока не закончится игра. Только богу известно, что будет после. Если бог, конечно, имеет здесь хоть какую-то власть.
– Пойдем. – Рэм склонился над Улей, протягивая ладонь. – Вечно ты так… слишком много думаешь, сидя на месте. А иногда нужно просто идти дальше. Особенно если твой поезд остановился на конечной.
Город встретил их промозглым ветром, начал накрапывать привычный меленький дождь. Уля запнулась, спрыгивая с лестницы, Рэм подхватил ее и положил на плечо тяжелую руку. Так они и пошли. Молчаливые, нахохлившиеся, словно два воробья на проводах. Рассеянный желтый свет фонарей вытягивал их тени, сливая силуэты в один – многорукий, похожий на чудище из детской сказки, – и он скользил впереди, чуть обгоняя идущих.
В первый раз Уле не хотелось, чтобы дорога от станции к дому заканчивалась. Этот долгий странный день ставил точку на всей ее прошлой жизни, давая отсчет лунному месяцу игры. И отчего-то Ульяна знала: Рэм не пойдет с ней дальше. Он останется по эту сторону. Мрачно курить, согревая ободранные пальцы, ежиться, втягивать голову в плечи и кривить губы горькой усмешкой.
И пока они шли по двору к подъезду, и пока поднимались по лестнице, звенели ключом в замке и проходили в пустой сонный коридор, она все ждала, что сейчас Рэм исчезнет, растворится в тишине, будто его и не было.
Они замерли в паре шагов друг от друга, не зная, как разойтись, что сказать, но и не в силах вымолчать рвущееся наружу. Рэм мял в пальцах сигарету, не решаясь закурить, и смотрел в сторону, где слабый свет молодой луны пробивался через открытую дверь кухни. Наконец он поднял на Улю глаза. В сумрачном свете они налились плотной, осязаемой тьмой. Горькой, как полынь, как невысказанное прощание.
– Ну. До встречи, да?
– Да, Ром… – Слова царапали горло. – До встречи.
Выговорить что-то еще было невозможно. Уля зажмурилась, лишь бы не видеть, как Рэм сейчас развернется, сделает два шага к своей двери и захлопнет ее. А завтра его, конечно, здесь не окажется. И все обернется сном, полынным туманом из-за стены.
Послышался шорох, потом шаги. Уля судорожно глотнула воздух – вместо привычной пыли коридора в нос ударила дымная горечь и запах
