Они сидели так, зверь и человек, и Олег никак не мог придумать, с чего начать, что сказать, сделать. И вдруг рядом с Хозяином на лавочной дощечке что-то зашуршало, защелкало – странный звук, словно костяшки бьют друг о друга, – а потом пропищало детским, высоким и тонким голоском:
– Зачем пришел?
Олег вздрогнул. Голос принадлежал не Мишке, в этом он был уверен, как и в том, что говорящий – не ребенок.
Онемевшие губы слушались плохо, язык во рту ворочался как чужой.
– Где мой сын?
На лавке снова что-то защелкало, там возился кто-то маленький и юркий.
Зверь протяжно вздохнул. Становилось жарко и влажно, как в бане.
– Дай! Дай-дай! – звонко потребовали с лавки. – Дай руку!
Олег протянул ладонь не глядя, ожидая, что сунет ее в печное жерло, но пальцы ощутили лишь шерсть, грубую и жесткую. Потом что-то теплое и шершавое накрыло его ладони.
– Не суй руки в клетку к зверям, – строго сказала мать. – Не трогай их, они все больные.
Олег тряхнул головой, стараясь дышать неглубоко и часто.
– Твой сын жив, – запищало с лавки. – Но с каждым днем он все дальше.
– Как его найти?
– Можно. Кое-что понадобится. Ты должен что-то принести. Нам принести.
– Что?
В голове мелькнула шальная мысль, что это просто развод на деньги. Очень умелый, тщательно спланированный, без сомнения, эффектный. Более того, кто-то знал, как он не любит зверей, как парализует его один лишь запах.
Деньги были, пусть и не так много. Они с Маринкой копили на квартиру. Связываться с банками не хотелось, хотелось продать свою и с доплатой купить новую, просторнее, в другом районе.
– Глаза. Принеси глаза.
– Что? – не понял Олег.
– Нужен правый глаз отца, левый – матери.
Олег выдернул руку так резко, что больно ударил себя по лицу.
– Это не для меня. Мне – ничего. Это для тебя, – сказал голосок. – Иначе не увидеть.
– Может, деньги? – Олег решил играть по-крупному и сразу предложить им то, чего они хотят.
– Себе. Как увидишь деньгами? Нужны глаза. Глаза нужны, чтобы видеть, – настойчиво повторяло что-то маленькое, постукивающее, словно оно дергалось при каждом слове.
– Еще нужны зубы. Но зубы можно любые. Всякие подойдут. Годятся все.
Олег молчал. Сказать было нечего.
– Еще принеси медведя.
Представилось, как он идет в цирк и выкупает там одного из тех страшных замученных зверей, которые понуро ходят по кругу, а в перерывах фотографируются со зрителями за деньги.
– Твоего сына друга. Его неси, – пояснил голос.
И Олег понял, что речь идет не о каком-то медведе вообще, а о Мишкиной игрушке: классическом teddy bear, какао с молоком, нос – шоколадка. Игрушка чрезмерно слащавая, слишком милая для мальчика, но сын внезапно привязался к нему так сильно, что Олег не возражал. Думал, подрастет Мишка, и сам бросит чертова медведя.
– Кто ты?
– А посмотри, – с готовностью предложили с лавочки. – Ты же давно хочешь.
Олег кое-как извлек из кармана телефон. Затаил дыхание, осветил жердочку напротив. Сморгнул пару раз, и крик застрял в горле, вырвавшись невнятным сдавленным звуком.
На скамейке рядом с черным меховым боком сидел пластиковый пупс, каких делали в Советском Союзе. Жесткие пластмассовые руки-ноги на резинке, голова с обозначенными краской волосами, намалеванные синим глаза, один слегка облупился, круглые щеки, круглый лоб. В углублении рта шевелился маленький розовый человеческий, детский язык.
– Вот так. Смотри, – сказало это существо, и язык шевельнулся, голова дернулась, ударяясь о стенку, издавая тот самый костяной звук.
Палец сам нажал кнопку. После света темнота вокруг на миг стала кромешной, и Олег испытал облегчение, что видеть больше не нужно.
Голова затряслась как-то само собой, против воли. Все это была какая-то дикость, но в эту дикость он уже был втянут по уши.
– Нет-нет-нет, – повторял он.
– Успокойся, – запищали с лавочки. – Можно помочь. Левый глаз матери. Правый – отца, – настойчиво повторил пупс. Олег услышал стук-стук и отчетливо представил, как тот ударился о стенку круглым затылком.
– А зачем тебе глаза, мудила? Ты же своего ребенка не видишь.
Они с Маринкой пили водку. Та была слишком теплая, но сладкая, приятная на вкус. Скользила внутрь змейкой, ничуть не обжигая горла.
Олег кивал, соглашаясь, а потом вспоминал, почти плача:
– Один же твой нужен, Марина, – он слезливо и пьяно тянул это «а-а-а», упрашивая ее.
– Обойдешься, – хохотала Маринка, опрокидывая стопку за стопкой. – Свои давай.
– Это я его таким воспитала, – в кухню вошла мать. Как обычно, в турецком халате с розами, губы брезгливо поджаты, – без яиц. Резал-резал, живодер, а глаз себе вырезать не может.
Они засмеялись обе, их лица слились в одно, Олег почувствовал, что не может дышать, тело затряслось крупной дрожью. Он проснулся в испарине, лежа на полу детской, вцепившись обеими руками в Мишкиного медведя. Голова не поднималась, чудовищно пахло спиртом и какой-то кислятиной. Рука нащупала гладкий стеклянный бок. Олег с трудом различил этикетку: вино. К горлу подступил комок омерзительной отрыжки. Вино. И еще водка.
Ни Олег, ни Маринка не испытывали нездоровой тяги к алкоголю, но в шкафчике на кухне всегда стояла пара бутылок крепкого и не очень на случай гостей или просто внезапного желания немного расслабиться простым и безотказным способом.
После встречи в домике Олег забрал из шкафчика все, что там было: полбутылки вина и непочатый пузырь беленькой. Закрылся в комнате у Мишки и начал готовиться, морально и физически.
Учиться на ветеринара назло матери с ее брезгливой тягой к животным – такое мог придумать только инфантильный подросток, одолеваемый духом противоречия и гневом. И после школы, ощутив некоторую свободу выбора, он распорядился ею как-то совсем неумно. Желая преодолеть нелюбовь к братьям меньшим, а на самом деле – влияние матери и досадить ей хотя бы таким способом, Олег подал документы в ветеринарную академию, выдержал экзамены и поступил.
Сжав зубы, он проучился почти все пять лет, ненавидя то, что приходится делать, и маясь. Животных он так и не полюбил, дисциплины – тоже, но хотя бы научился смотреть на зверей без боязливого отвращения. Когда до окончания оставалось чуть меньше года, мать внезапно скончалась от сердечного приступа. Механически целуя ее в лоб на похоронах, Олег вдруг понял, что сражаться больше не с кем, а уж доказывать кому-то что-то тем более. Под всеобщее недоумение забрал документы и впервые вздохнул с облегчением.
Вскоре он продал маленькую квартиру, переехал в другую, занялся изучением инвестиционных рисков и финансовых рынков, встретил Марину, и все забылось, как дурной сон.
А теперь снова всплыло. Остаточные знания – так, кажется, это называется.
Он засмеялся: пора их проверить. Когда решил, что готов, отправился в ванную. Телевизор из соседней комнаты пищал на одной ноте. Стояла глухая ночь. Олег встал напротив зеркала, достал нож. Продезинфицировал лезвие водкой, остатки выплеснул в горло. Та обожгла пищевод, разлила по венам кураж: давай,
