– Что же случилось?
– Пираты, – сказал Адам с сухим смешком. – Я и пять других никчемных душ заплатили за проезд на корабле, который выглядел законным; вылитый курьерский корабль, высокий барк с тремя оболочками и двумя котлами. Построенный для прочности и долговечности, симпатичный такой корабль. Но я должен был уделить больше внимания команде. Вместо этого я висел над фальшбортом, как ребенок, представляя лицо Волеты, когда я скажу ей, что мы уезжаем.
Затем, едва барк оказался высоко в воздухе, капитан решил пересмотреть условия нашего путешествия. Его предложение заключалось в следующем: мы отдаем ему все, что имеем, а он не заставляет нас прогуляться по доске. Один пассажир стал спорить. Его выкинули за борт. Мы, оставшиеся, опустошили карманы. Потом нас вышвырнули в ближайшем порту, которым, так уж вышло, оказался Салон. Я и не подумал сопротивляться, хотя понимал, что ступаю в глубокую грязь. Я два года старательно обходил то ужасное место. Я хотел забыть. Но… – Адам указал на круглый шрам на руке. – Они меня запомнили. И позаботились о том, чтобы и я их запомнил. – Он приподнял овальный лоскут мягкой кожи и продемонстрировал пурпурную яму в центре пустой глазницы. Шрам на молодом и красивом лице выглядел кощунством, но Сенлин не скривился и не отвернулся. – Том, не говори мне, что я не могу ждать. Я только и могу, что ждать. Мы должны быть терпеливы. Мы должны заработать путь к свободе. – С последними словами Адам вздрогнул, вернул повязку на место и посмотрел на свои пустые ладони.
Сенлин хотел поспорить. Он хотел вызволить юношу из глубин отчаяния и вдохновить его грандиозным планом. Он сжал челюсти, чтобы сдержать поток советов. Сейчас не время для воодушевляющих речей или предложений; Адам излил перед ним душу, и его исповедь не нуждалась в критике. Адам сидел, как недоделанная набивная кукла, и Сенлин знал единственный способ разорвать завесу страданий, что пала на комнату. Он встал и засунул руки в рукава черного сюртука.
– Я никогда не видел орга́н изнутри, – сказал он и взял аэрожезл, держа его как трость. – Знаешь, как старый органист в моем колледже называл свой инструмент? Поющий водопровод. Он шутил, что каждый раз, когда он изменяет регистр, где-то в кампусе срабатывает слив в туалете.
С помощью еще полудюжины дурацких шуток Сенлин попытался поднять Адаму настроение. Адам почти не сопротивлялся, когда они покинули станционный дом, реквизировали паровой фургон и отправились в Новый Вавилон. Что бы ни случилось, Сенлин не собирался оставлять друга одного.
Адам вел неуклюжий автофургон по улицам Нового Вавилона. Пар липнул к дороге и бордюрам, как корочка пирога. Сидя на высоком водительском сиденье, Сенлин наблюдал, как мимо проносятся машины, с безумной скоростью появляясь и исчезая в сумерках. Пепельно-белые здания поднимались вокруг них, словно мрачные зубы. Летучие мыши носились в тумане, который в свете уличных фонарей светился расплавленным золотом. Воздух был тяжелым от холодной сырости. Он ненавидел этот инфернальный город и избегал его месяцами.
Доведись Сенлину самому искать печально известную «Паровую трубу», ни за что не нашел бы. Снаружи она ничем не отличалась от других зданий в этом квартале и соседних и походила на склеп без украшений. Но Адам хорошо ориентировался в замысловатом переплетении улиц Нового Вавилона и разыскал ее без труда. Он припарковал автофургон на улице и повел Сенлина к металлической служебной двери в конце узкого переулка.
Их впустила пожилая уборщица, с которой Адам был знаком. Они по-приятельски поболтали о ее больной ноге, невнимательных молодых женщинах, за которыми ей приходилось убирать, и прочих банальностях. Поддерживать разговор Сенлину не хотелось. Впрочем, он отвлекся, рассматривая помещение. Чем дальше они шли, тем сильнее раскинувшийся над головой потолок подступал к грубому дощатому полу. Сенлин предположил, что они оказались под наклонным полом большой комнаты, возможно, над ними расположились уровни сидений театра. В пространстве, которое становилось все более тесным, были напиханы латунные внутренности левиафана: из центрального резервуара змеились трубы и убегали во все углы. Черные стрелки танцевали на белых циферблатах измерительных устройств. В комнате царило приятное тепло, редкость в Будуаре. Сенлин воспользовался случаем, чтобы расстегнуть сюртук и ослабить воротник.
– Насыщенный пар поднимается в этот котел и перегревается, – сказал Адам, возникнув рядом с Сенлином. Сенлин оглянулся и понял, что уборщица пропала. – Большинство труб предназначены для обогрева театра и спален наверху, но эти, – Адам указал на три толстые трубы, – приводят в действие турбину, которая надувает мехи органа.
Адам продолжил техническое объяснение, и Сенлин почувствовал пыл, с которым молодой человек относился к сложному устройству машины, пусть даже разные тонкости и не задерживались в голове. Он попытался сосредоточиться на объяснениях Адама, но не сумел – отвлекся, проходя вслед за своим провожатым, пригнувшись за котлом и медузой из труб, что потели и шипели вокруг них, через туннель, который гудел от шума двигателя, и вверх по узкой неосвещенной лестнице.
Они стояли перед миниатюрным городом из шпилей. Некоторые башни были деревянными, другие – медными, оловянными или свинцовыми. Они тянулись вверх между выкрашенной в черный цвет стеной, полной подмостков и такелажа, и огромным красным занавесом. Странное, неожиданное зрелище! Башни миниатюрного города, как он быстро сообразил, были на самом деле трубами могучего орга́на. Они исчислялись сотнями. Адам объяснил, что они прошли под основной сценой «Паровой трубы» и теперь оказались за кулисами.
– На сцене есть трубы, которые выглядят регистровыми, но
