Хозяйка дома извинилась и отправилась заниматься обедом, а Финн Голл взмахом руки предложил Сенлину проследовать к камину. Ирен еще немного поболтала с детьми, а потом, несмотря на их протесты, отошла. Она встала у камина, как часовой на посту. Как только Голл сел напротив Сенлина, дети покинули комнату.
– Ох, ну они и завелись. У нас нечасто бывают гости. За исключением Ирен, конечно. Они любят ее, – сказал Голл, и его небрежный тон обострил беспокойство Сенлина.
Он не доверял этой новой грани характера Голла. Сенлин не забыл, что Голл повстречался ему в Цоколе в роли безобидного торговца. Возможно, это – новое представление. Дети, женщина и пряничный домик – все можно инсценировать. Но если это и впрямь тщательно продуманная шарада, то какой в ней смысл?
– Они кажутся замечательными, – вежливо сказал Сенлин.
Он взглянул на Ирен, пытаясь понять, во что ввязался, но она решительно его игнорировала. Она сказала что-то об обвинении в краже, но, конечно же, пошутила. Сенлин был единственным честным человеком в порту.
– За это следует благодарить их мать. Я бы их испортил, если бы занимался воспитанием сам. – Голл взял с высокой пепельницы трубку из рога и начал забивать табак в чашу. – У тебя ведь нет детей, верно?
– Нет, мой брак оказался для этого слишком коротким. – Сенлину с трудом удалось сдержать горечь в голосе.
Он хотел излить обиды, но вспомнил совет Ирен: не мешать Голлу разговаривать, – и больше ничего не сказал.
– У меня шестеро детей. Мой старший сын уехал в школу. Я живу и умру ради семьи, Том. Они дают мне цель. – Он поднес спичку к чаше и втянул воздух, раскуривая трубку. – Так много людей приходят в башню, чтобы разбогатеть. Очень немногим удается. Они толстеют в шезлонгах, резвятся в темноте с потаскухами и не могут себе представить лучшей траты времени или средств. Салон, Купальни, Будуар – все это ловушки для туристов. Здесь, внизу, просто ужасно. – Трубка тихо булькнула, когда Голл приумолк, чтобы затянуться.
Взгляд Сенлина блуждал по миниатюрным портретам и щербатым детским чашечкам на каминной полке. Расписной фарфор, выполненный детской рукой, и декоративные кружки дополнили картину: это не подделка, это настоящий дом Голла. Внимание Сенлина вернулось к хозяину, когда в голосе карлика появилась напевная горячность.
– Но все эти туристы и паломники не понимают, что у них над головой. Чудесные, процветающие, мирные уделы скрыты от посторонних глаз. Проблема с явившимися из грязи, Том, вот какая: оторвав одну ногу от земли, они думают, что забрались в рай. – Он рассмеялся и дыханием разрушил красивую струйку дыма. – Надо забраться гораздо выше, миновав все ловушки и трущобы. Там, наверху, есть кольцевые уделы, достойные детей. Но это недешевое удовольствие. Чтобы туда попасть и сделаться своим, требуется богатство, смекалка и сотня других вещей. Остерегайся самозванцев, одолей жадность и смирись с жертвами. И все равно окажется, что ты не готов ко всему.
– В самом деле, – сказал Сенлин, стараясь казаться любезным и внимательным.
В действительности он был сбит с толку и обеспокоен. Почему Голл привел его в свою святая святых? Неужели это оригинальное собеседование перед увольнением провинившегося сотрудника, который больше не увидит дневной свет?
– Когда я был нищим, работал в «Паровой трубе» – это было до того, как я ее купил. Это хороший бизнес, чтобы сбить молоко с юношеских усов. Он показал мне мир таким, каков он на самом деле, а не таким, каким кое-кто хотел бы его видеть. То еще потрясение, конечно. Многим так и не удалось от него оправиться. – Голл, похоже, погрузился в воспоминания, которые не вызывали приятных чувств, и он с кривой улыбочкой вернулся к настоящему. – Но у меня получилось.
Он наклонился вперед, отложив трубку.
– Я потратил годы, выжимая шекели из негодяев. Я вытаскивал золотые нити из фалд богатеев. Я воровал и копил годами, готовясь к восхождению из выгребной ямы. Когда меня охватывает разочарование, я думаю о детях и о жизни, которую им обеспечу. И Том, вот почему ты сегодня здесь. Ты обескуражил меня и заставил подумать о моих детях. Кажется, ты швыряешься моими деньгами, раздавая их работникам. – Он выпятил грудь, и его голос поднялся, заполняя комнату. – Мои деньги! Моим работникам!
Сенлин подобрался на мягкой подкладке стула. Так вот в чем его преступление: он дал прибавку грузчикам. Это была мизерная сумма, которая не влияла на конечный результат, но, видимо, Голл приравнивал ее к краже.
– Ты усложнил простую работу, – продолжил Голл. – Собирай мои деньги. Не воспитывай, не устраивай реформы, не учи грузчиков балету. Собирай мои деньги! – Он яростно ударил по подлокотникам, и внезапный прилив гнева отразился на его лице.
– Когда я начал, ты терял десять-двадцать мин в неделю из-за краж, гниения и неэффективности, – ответил Сенлин. – Мои ошибки, какими ты их воспринимаешь, только увеличили твою прибыль.
– Ты неправильно понял договоренность. – Голл начал выразительную пантомиму, словно обучал собаку или поучал ребенка. – Если порт приносит больше денег, потому что ты хорошо работаешь, это не твои деньги. Они мои. Они всегда мои. И есть другие способы, более экономные, чтобы вдохновить людей на работу.
– О, меня побои весьма вдохновили, – сказал Сенлин. Он сунул руку в карман. «Ключ тюремщика» был теплым на ощупь. На таком близком расстоянии маленький пистолет окажется достаточно эффективным. Конечно, использовав его, Сенлин потеряет последний шанс на побег, но, наверное, все и так рухнуло. Сенлин спросил себя, утешит ли его месть хоть как-нибудь. – Ты обвиняешь туристов в недальновидности, но сам ничуть не лучше. Ты подталкиваешь своих людей к воровству, заговорам и бунту, а потом наказываешь их за это.
– Я о чем тебе раньше говорил? Нет недостатка в отчаявшихся людях. У них нет власти, потому что они ничего не стоят, и я плачу им соответствующее жалованье. Если ты платишь им больше, они спускают все на шлюх, выпивку и белую крошку.
– Это не всегда так. У них есть возлюбленные и прошлое, и все они когда-то сами были детьми. – Палец Сенлина лег на фестончатый спусковой крючок «ключа», и он наклонил ствол внутри кармана, прикидывая линию огня. – Ты не одинок в башне, мистер Голл, как бы тебе ни хотелось так думать, как бы ты ни пытался спрятаться. – Интересно, как быстро Ирен свернет ему шею после выстрела? Может, она сперва его поблагодарит?
– Ты действительно глупец, Том, и мне тебя жаль.
– Разве не для этого ты меня сюда притащил? Чтобы поупражняться в жалости? Или для того, чтобы похвастаться
