– Благородство и дружба – это не что иное, как зелье, которое шарлатаны продают старухам и тупым фермерам. Я все жду, что ты сам о себе позаботишься. Ты так решительно настроен заводить друзей и быть честным и благородным, что снова и снова губишь собственную жизнь. А потом еще и задираешь передо мной нос из-за того, что я забочусь о собственных интересах. Да ты издеваешься! – Голл пришел в ярость. – Ты погублен и будешь в руинах, пока не признаешься самому себе, что в мире есть только одна семья, один человек, одна башня, на которую следует подняться.
– Но ты сам сказал мне забыть про Марию.
– Потому что это в моих интересах, дубина ты стоеросовая! – Голл мял пальцами свое пухлое лицо, пока оно не стало ярко-красным. Он неопределенно махнул в сторону камина, и Ирен, отпустив плечо капитана порта, добавила еще одно полено. Когда давление ее руки исчезло, он снова смог прицелиться. – Я говорю тебе две вещи: работай эгоистично и отдавай мне должное. Вот и все. Я не хочу искать нового капитана порта, а ты не хочешь, чтобы тебе свернули шею.
Голл достал из кармана жакета гроссбух и пролистал его. Ирен разжигала огонь, на мгновение отвернувшись. Если Сенлин собирался стрелять, момент настал.
– По моим подсчетам… – Голл послюнявил палец и перевернул страницу, – твоя прибавка стоила мне три мины, семь с половиной шекелей. Эту сумму я вычту из твоей зарплаты. Ты отменишь прибавку и, если люди будут жаловаться, выберешь из их рядов козла отпущения и повесишь на причале. Если ты все это сделаешь, мы сможем продолжать вместе. Если нет, я продолжу один. Что ты выберешь?
Сенлин представил себе, как Голл удивится, когда в него выстрелят: как появится рана, на миг бескровная дымящаяся дыра в складках домашней кофты, и как в глазах умирающего скользнет последний инвентарный номер.
Над головой раздался топот маленьких ног. Дети бежали по коридору. От этого перестука что-то в груди Сенлина перевернулось, и гнев его покинул. Он застыдился того, что едва не совершил. Это было бы двойное самоубийство. Даже если бы он отсюда выбрался, застрелив невооруженного человека в его доме, пока дети играют этажом выше, старый, достойный директор покончил бы с собой. Остатки человека, который женился на Марии, испарились бы. И что за монстр остался бы? Нет, если Сенлин хоть раз пойдет на сделку с совестью, пусть даже в поисках дорогой, милой Марии, он станет неузнаваем для себя и для нее. Тогда воссоединение сделается невозможным, и окажется, что все было зря.
– Мы продолжим вместе, – сказал Сенлин, осознавая иронию, но скрывая ее.
– Приятно слышать, – ответил Голл.
Сенлин был рад, конечно, обнаружить, что его не собираются душить, но он все еще хотел узнать, верит ли Голл рассказу Адама о намерении Родиона вторгнуться в порт. Голл намеревался что-нибудь предпринять? Сенлину необходимо было направить разговор в нужное русло.
– Ну, если с этим мы закончили, я должен вернуться, чтобы подписать манифест, прежде чем корабль уйдет неизвестно с чем. – Сенлин наклонился вперед и похлопал себя по коленям, готовясь подняться и уйти.
– Какой корабль?
Сенлин снова откинулся на спинку стула:
– «Каменное облако». Маленький шлюп с дурной репутацией и несносным капитаном. Пираты, наверное.
– Что они увозят? – Голл пытался спрашивать небрежно, однако Сенлин увидел, какие чувства он скрывает, и сразу понял: Адаму удалось пробудить в Голле подозрения.
– Ничего необычного. Несколько резервуаров с газом, чуток угля и парочку частных посылок для доставки. Уходят налегке.
– Есть идеи, почему это судно могло заинтересовать Родиона? – Притворное равнодушие Голла быстро исчезало.
– Сутенера? – Сенлин неопределенно пожал плечами. – Ну, там первый помощник – женщина. Может, хочет на нее взглянуть. Да шучу я, шучу. У нее механическая рука. И для сцены она, скорее всего, не годится. Я с Родионом встречался только один раз, но он показался мне… славным.
– Ах, он веселый, как грабитель. Он вероломный, параноидальный, вспыльчивый шмаровоз, и я не поворачивался к нему спиной ни разу с той поры, как передал бразды правления «Паровой трубой» шесть лет назад. Но обычно он предсказуем. Он не высовывается; из «Трубы» почти не вылезает. Я не понимаю, в чем дело, но его, похоже, заинтересовал груз, который везут на этом корабле. Ты сказал, там частные посылки? Что в них такого?
– Я не знаю. – Сенлин немного поразмыслил, потом спросил: – Хочешь, чтобы я их открыл?
– Нет-нет. Это вредно для бизнеса. Если начнем рыться в почте, потеряем половину клиентов. Мы же считаемся портом, который соблюдает секретность. – Голл выглядел обеспокоенным. – Окажи мне услугу, Том. Не отпускай людей на ночь. Ирен привезет им оружие, на всякий случай.
– Я ничего не понимаю. Ты думаешь, что-то случится?
– Уверен, ничего, – сказал Голл, а потом прибавил более резким тоном: – Этот подлый грязный жулик. – Сенлин видел, что Голл разжигает в себе настоящую ярость, и порадовался, что не стал объектом его гнева во второй раз. – Если Родион сегодня вечером заявится в порт и притащит свое маленькое войско шлюхиных капельдинеров, вы лучше не высовывайтесь. – Голл резко встал. – Не смей ничего говорить Родиону. Я хочу поймать его с поличным, чтобы он не смог ничего отрицать. Кто знает – может, завтра станешь и капитаном порта, и сутенером. Вот это будет поворот, да? Ты ведь, полагаю, на орга́не играть не умеешь?
Глава шестнадцатая
Научив меня заряжать пистолет, Адам предупредил, что перегруженный ствол не стреляет быстрее или дальше, а взрывается в лицо. Возможно, сегодня вечером это и случится, когда в порту столкнутся Родион и Финн Голл.
Т. Сенлин. Башня для всех, муки для одногоВсе фонари небесного порта горели, но вид оставался мрачным. Редкая зимняя буря преодолела горы и теперь неслась по засушливой долине, затмевая звезды по мере приближения к башне. Резкий ветер пах снегом. Сенлин стоял у входа в порт, плотнее прижимая воротник к шее. Устье туннеля стонало, точно глиняная флейта. Его карманы оттопыривались из-за книг, вожделенная картина Комиссара была зашита в спинку сюртука, а рука онемела от холодной стали аэрожезла. Пришло время покончить с этой жизнью взаймы. Наконец-то пора уходить.
Он провел весь день с Ирен, раздавая грузчикам старые сабли и кремневые пистолеты. Лезвия были настолько старыми и сколотыми, что больше походили на пилы, чем на мечи. Большинство грузчиков сильнее тревожились из-за отмены вечерней свободы, чем из-за возможной заварухи. Грузчики постарше воспользовались случаем, чтобы
