Осталась одна чернота. Пендергаст достиг состояния «стонг па нийд» – состояния чистой пустоты.
Он позволил себе остаться в этой фазе, зависнув в пропасти на то время, которое в возвышенном состоянии чонгг ран казалось вечностью, а на самом деле длилось не более четверти часа. А потом с исключительной осторожностью начал мысленно собирать мир заново в порядке, обратном тому, который использовал при его демонтаже. Первым во всех направлениях вокруг распростерся берег. Затем небесный свод. Потом появился морской ветер, он усилился и превратился в полуночный шквал, несущий на себе хлещущий дождь, обжигающий кожу. После ветра вернулось море, неистово рокочущее. И в последнюю очередь Пендергаст вернул себя на эксмутский берег.
Однако вовсе не на сегодняшний берег. Колоссальным интеллектуальным напряжением Пендергаст воссоздал в уме Эксмут прошлых дней, а конкретно ночь на 3 февраля 1884 года.
Теперь, восстановив действие всех своих органов восприятия, он чутко ощущал все, что его окружало. Кроме бушующего шторма, он заметил отсутствие света: в миле на север не было ничего, одна темнота. Маяк не мигал, он исчез во мгле. На короткое мгновение он возник из тьмы, когда молния расколола небо, – бледный каменный палец, указующий в злобные небеса.
Но прямо перед ним находился совсем иной источник света. Пирамида в форме вигвама из бревен, веток и папоротника, выложенная на дюне над берегом, горела ярким огнем. Вокруг нее толклось около дюжины человек, закутанных в шинели. И хотя Пендергаст присутствовал там только умственно, он отошел от огня подальше в темноту. Лица мужчин, подсвеченные огнем костра, были едва различимы, но на всех застыло одно выражение: непримиримость, отчаяние, жестокое предвкушение. Двое из них стояли между океаном и огнем, держа плотное одеяло. Третий, явно главарь, чьи грубые, жесткие черты казались почему-то знакомыми в свете костра, держал в одной руке старинный хронометр, а в другой – фонарь. Он громко отсчитывал секунды от одной до девяти, потом начинал снова. На две секунды из девяти пара, державшая одеяло, сдвигалась в сторону, открывая огонь для обозрения с моря, а потом снова закрывала его. Пендергаст знал: с такой же периодичностью работает маяк Эксмута.
На юге нечеткие очертания Костедробильных камней были видны лишь как беловатые всплески подгоняемых штормом волн.
Костедробильные камни. Уолден-Пойнт, на котором располагался маяк, находился слишком близко к городу; кораблекрушение там было бы замечено. А кораблекрушение на Костедробильных камнях… к югу от города, не на виду, и остатки парохода были бы выкинуты непосредственно на этот участок берега, сконцентрированы на небольшой площади.
Если не считать человека с хронометром, то группка на берегу почти не открывала рта, их сверкающие, алчные глаза вглядывались в мглу. Ветер с воем несся с северо-востока, и струи дождя падали почти горизонтально.
Потом раздался крик: кто-то различил в темноте моря эфемерное сияние. Группа подалась вперед, всматриваясь в темноту. Один вытащил из-под шинели подзорную трубу, навел ее на северо-восток. Все взволнованно молчали, пока человек вглядывался в завывающую темень.
И наконец:
– Ребята, пароход!
Все громко закричали, но главарь пресек это и продолжил свой счет с хронометром, чтобы точно повторять периодичность мигания Эксмутского маяка. Огни в море стали заметнее, они появлялись и исчезали по мере того, как судно поднималось на гребень волны, а потом падало вниз. Группу охватило возбуждение: пароход явно шел, ориентируясь по ложному маяку, и направлялся прямо на Костедробильные камни.
Из-под шинелей появились ружья, мушкеты, пистолеты, дубинки и косы.
Опустился покров темноты, и сцена на берегу растворилась. Когда тьма рассеялась, Пендергаст очутился на капитанском мостике парохода «Пембрукский замок». Рядом с ним стоял человек в капитанской форме, напряженно вглядываясь через подзорную трубу в огонь на берегу. Справа от него был штурман, тусклый красный свет штурманского фонаря освещал разложенную карту. На карте лежали параллельная штурманская линейка, циркули, карандаш. Нактоуз рядом с ними был открыт только на четверть, и оттуда исходило лишь слабое сияние – на мостике старались поддерживать темноту, чтобы все могли сохранять самое острое ночное зрение. Рулевой стоял по другую сторону от капитана, с трудом удерживая штурвал на такой волне.
Обстановка на мостике царила напряженная, но капитан своими четкими движениями и короткими, внятными приказами излучал спокойствие и власть. Никакого предчувствия надвигающейся катастрофы не было.
Пендергаст мысленным взором отступил в дальний угол мостика и отметил, что море позади перехлестывает через корму, черная вода накатывается на палубу и с каждой волной судно тяжело раскачивается. Появился помощник капитана, мокрый до нитки. В ответ на вопрос капитана он доложил, что паровая машина работает нормально, дубовый корпус держит; сообщалось о течи, но с ней вполне справятся трюмные помпы.
Капитан Либби опустил трубу, чтобы выслушать доклады первого и второго помощников. Первый сообщил, что гакабортный лаг показывает скорость парохода в девять узлов, направление юго-юго-восток, 190 градусов от истинного меридиана. Второй помощник доложил о глубине воды, измеренной лотом.
– Двенадцать саженей! – крикнул он, чтобы его было слышно за штормом. – Ракушечное дно.
Капитан Либби не ответил, но на его лице появилось обеспокоенное выражение. Он снова поднял трубу и принялся разглядывать то, что представлялось Эксмутским маяком.
– Проверяйте глубину непрерывно. – Он повернулся к штурману. – Немного лево руля.
Пендергаст достаточно разбирался в морской навигации, чтобы понимать: поскольку судно идет близко к берегу и к тому же подвергается большой опасности во время шторма, измерение глубины критически важно.
Через несколько минут второй помощник вернулся с новым сообщением о глубине.
– Десять саженей, – сказал он. – Каменистое дно.
Капитан опустил подзорную трубу и нахмурился.
– Проверьте еще раз, – сказал он.
Второй помощник на короткое время исчез в шторме.
– Девять саженей, каменистое дно, – доложил он.
Все на мостике знали, что «Пембрукский замок» имеет осадку в три сажени, или восемнадцать футов ниже ватерлинии. Капитан Либби обратился к штурману за объяснениями.
– Это лишено смысла, сэр! – перекрикивая шторм, ответил помощник. – По карте мы должны иметь неизменные шестнадцать саженей и песчаное дно.
– Каменистое дно означает прибрежные воды, – крикнул в ответ капитан. – Либо карта врет, либо мы сбились с курса.
Штурман, работавший за пелорусом – своеобразным заменителем компаса, определил направление света, потом принялся энергично работать с картой.
– Невозможно, – сказал он скорее себе, чем кому-то другому. – Такого просто не может быть. – Он еще раз определил направление света.
– Шесть саженей, – раздался мрачный голос второго помощника. – Каменистое дно.
Капитан подошел к пелорусу и сам определил направление.
– Черт побери, – сказал он, снова поднося к глазу подзорную трубу и пристально вглядываясь в бушующий шторм.
Но теперь он уже ничего не видел, даже огонь маяка.
– Право руля, – резко, громовым
