Однако каменная вымостка перед идолами была пуста – с дарами со вчерашнего дня никто не приходил.
– Подметите пока, – Бегляна кивнула на вымостку, усыпанную палыми листьями. – А я платье разберу.
Она направилась к обчине – «божьи сорочки» и рушники для обрядов хранились в обчине близ очага. Две девушки пошли в клетушу за метлами. Но, едва отворив дверь и войдя, тут же выскочили и со всех ног побежали к бабке.
– Там чужой человек! – наперебой тараторили они и жались к старухе, будто она могла защитить их от мужчины.
Во всемогущество бабки, главы рода, они верили твердо.
– Человек? Да еще чужой? – удивилась Бегляна. – Померещилось вам? Кому здесь быть? Домового увидали?
– Домовой – мелкий и волосатый, – жалобно возразила Летава. Это была девушка с пышной рыжей косой, золотыми бровями и мягкими чертами лица, миловидная, чему не мешал широковатый рот; на утреннем холоде ее белая кожа пламенела румянцем, оттенка сладкого на вид, как сок свежей малины. – А там парень молодой…
Бегляна слегка переменилась в лице. Еще не видя «домового», она сообразила – кто это может быть. Не тот ли, сбежавший из вчерашнего побоища под увозом? Весь город слышал шум, а утром у колодца уже менялись слухами.
– Вы, – она схватила обеих внучек за рукава, – вперед меня не лезьте. Я сама взгляну, что за парень у вас…
– Не у нас… – протянула Излада. – Он, видать, и ворота растворил…
Бегляна прошаркала через площадку. Дверь клети еще стояла открытой, пропуская свет. Внутри было холодно, почти как снаружи. Была б зима, подумала мельком старуха, неведомый гость мог бы замерзнуть во сне.
Но он не замерз – когда старуха подошла, у него уже трепетали ресницы. И правда, молодой парень, среднего роста, с побледневшими веснушками на носу, спутанные светлые волосы падают на глаза. Свет и голоса уже нарушили крепость его сна – лишь Бегляна приблизилась, как веки его поднялись, а потом он сел на скамье.
Заморгал, в изумлении глядя на незнакомую старуху и явно не понимая, где находится. Оглядел тесную клеть – лари, метлы, ступа в углу.
– Ты кто такой? – спросила старуха. – Чего это в божьем доме разлегся, будто у себя?
Берест глянул на дверь – оттуда на него смотрели два свежих, изумленных девичьих лица. Снова посмотрел на старуху, соображая, где он и что это значит. Все три в простых серых свитах, перетянутых цветными ткаными поясами, из-под них видны плахты: у девок полосатые, у бабки – черная. Драку вчерашнюю он помнил хорошо, но дальше…
– Я где? – хрипло спросил он.
Не евши, не пивши, после сна в холоде на жесткой лавке, он был почти без сил. В голове висел туман от запаха сушеной травы.
– На Божьей горе, – пояснила старуха. – Кто ж тебя принес сюда, если не помнишь?
– Боги и привели, – Берест наконец вспомнил, как бежал вверх по темному склону и как нашел этот приют. – Ты – служительница здешняя?
– Я – Бегляна, богинь, матушек наших, жрица. А ты кто? Какого отца-матери сын? – прищурилась старуха, уже очень много лет принимавшая чуть ли не всех новорожденных в Плеснеске и почти всех помнившая.
– Не знаешь ты моих отца-матери…
Вспомнив родных, Берест вдруг осознал, что лица их кажутся очень-очень далекими. Будто это не его родители, а какого-то другого парня, которого он почти не знал. Тот парень жил в Малине, работал на лугах и на гумне, пас и кормил скотину, собирался минувшей осенью жениться на Ладомеровой дочери из Здоровичей… Может, и женился – там, в том краю за тридевять земель, где он и сейчас живет. По-прежнему с отцом, матерью, сестрой Мотылицей, двумя братьями… А он, тот Берест, что сидит в клети при чужом святилище, – совсем другой человек. Сколько раз он с тех пор перерождался, с трудом спасая свою жизнь и отнимая чужую, – и не скажешь.
– Не наш ведь ты? – допытывалась Бегляна.
– Не ваш. Из земля Деревской я, из Малина. Коняев сын, Световеков внук. Был. А теперь сирота я, один, как береза в поле. Убили русы киевские весь род мой – деда, родичей, отца и мать. Сестру и брата в полон увели.
– Ты вчера под самую ночь… был там, под увозом? – Бегляна вгляделась в его осунувшееся лицо с опущенными глазами.
– Я там был, – не поднимая глаз, подтвердил Берест. – И враг мой кровный там был. Тот самый, что Малин город и весь род мой вразор разорил.
– Кто это?
– Лют, Свенельдов меньшой сын.
Бегляна подошла к другой лавке и села. Две девушки, видя, что ничего ужасного не происходит и бабка беседует с незнакомцем мирно, тоже вошли и встали у двери, прижавшись одна к другой.
– Ты есть хочешь? – почти безотчетно, по привычке матери и бабки, спросила Бегляна.
А сама припоминала тем временем: да, говорили, что во вчерашней буче были замешаны кияне и сам воевода, Мистина Свенельдич.
Берест кивнул. Живот уже подводило от голода, хотя мысль о еде была неприятна.
– Укрыться думаешь здесь от врагов своих?
– Боги защиту дают всякому, кто просит. Я ведь вашим людям, плеснецким, зла не сделал.
– Это верно. Не знаю, как и быть с тобой, – Бегляна подперла щеку рукой. – По лицу видать, что парень честный. Но воевода киевский зол, желает, чтоб нашли ему убийцу. Не по росту ты, паробок, себе врага выбрал. Напряла тебе Недоля на веретено кривое…
– Баба… – подала голос от двери Летава. – А может, мы его покормим сперва?
* * *Только ближе к вечеру Мистину опять позвали к Етону. В гриднице он застал множество народу: Семирада, Чудислава, других плеснецких бояр. Между Катлой и Говорушей, женой Семирада, стояла, опираясь на клюку, сгорбленная бабка с коричневым от многолетнего загара морщинистым лицом и удивительно светлыми, бойкими глазами. И бабам дело есть до ночного смертоубийства… Сбоку от княжьего престола стояли Красила и трое его людей. Судя по удрученному, но смирному виду, беглеца с места схватки в их числе не было.
– Худо дело! – сказал Мистине Етон. – Обошли отроки все дворы, все избы – никто не видал потасовки вашей, никто в доме беглецов не укрывает. Давай-ка рассказывай, как дело было.
– Трое моих людей в сумерках сошли с увоза… – начал Мистина.
– Которые? – Етон окинул взглядом его телохранителей и двоих десятских.
– Они в доме.
– Давай-ка их сюда.
Мистина подавил вздох. Но делать было нечего, и он мигнул оружничему. Верба убежал и тут же вернулся с Лютом и Сигданом.
– Ой, матерь троллей! – Етон откинулся на спинку сиденья. – У меня в глазах двоится? Это что – твой сын? Похож, как второй башмак! Побочный, видать, для законного уж больно он взрослый!
Лют фыркнул, не сдержавшись, а Мистина стиснул зубы и резко вдохнул.
– Это мой брат, –
