Больше он ни о чем подумать не успел. Когда до отрока возле тына оставалось пять шагов, тот вдруг сдвинулся с места, а из-за угла появились еще двое. Даже в сумерках Лют различил и понял хорошо ему знакомое движение – оба разом вскинули над плечом по сулице, размахнулись и…
Сварт бросился вперед, на ходу выхватывая меч, и на миг закрыл от него нападавших. Потом упал – одну сулицу отбил в полете мечом, но вторая вошла под вздох. Лют снова видел противников: теперь руки у них были пустые, и они тянули из-за пояса топоры. Но это отметил уже в движении: одним длинным броском Лют кинулся вперед, сокращая расстояние, меч свистнул, описывая короткую дугу, и самым концом лезвия вошел в горло разбойника. Второй замахнулся секирой и тут же взвыл, падая, – обратным движением Лют перерубил ему руку возле локтя. Тот, что стоял на углу, вскинул топор, метя Люту в голову, но невидимая сила отшвырнула его назад и припечатала к бревням тына – в грудь ему с хрустом вошла секира Сигдана.
За спиной послышались быстрые шаги. Лют крутанулся назад – вдоль тына к ним бежали еще двое. Те, похоже, не увидели, что тройка впереди полегла и сражаться придется равным числом. Один взмахнул рукой – о кольчугу на груди Сигдана звякнуло лезвие ножа.
Видя, что двое русов с мечами в руках мчатся им навстречу, те двое развернулись и пустились бежать назад. Один поскользнулся: кожаная подошва поехала по гладкому льду лужи, тот замахал руками, пытаясь удержаться на ногах. Пары мгновений Люту хватило, чтобы его догнать – меч обрушился беглецу на затылок и раскроил череп. Но тут же Лют и сам заскользил от силы удара, сбился с ноги. А когда вскинул глаза, последнего из нападавших уже не было – свернул в проход между дворами. Там, в тени высоких тынов, висела непрогляная тьма. Слыша впереди шорох торопливых шагов, Лют кинулся было туда.
– Стой, йотуна мать! – заорал сзади Сигдан.
Лют обернулся, тяжело дыша:
– Уйдет ведь!
– Хрен с ним! А если там еще засада? Давай назад к нашим.
– Сварт…
– Он – всё. – Сигдан сунул под мышку меч Сварта – Лют и не заметил, как он успел его подобрать, – и быстро сделал знак, которым в дружине обозначали убитых. – Давай на гору.
Лют прошел вперед, Сигдан, с обнаженным мечом в руке и дико озираясь, последовал за ним. На ходу Лют отогнул полу свиты и потер клинок о подол рубахи. На мече еще осталась кровь, а вытирать клинок его крепко приучили еще в ту пору, когда оружие у него было деревянное. После одной-двух взбучек от отца за зеленую «кровь» его растительных врагов Лют привык тщательно отчищать свой деревянный клинок от пятен. Теперь он делал это не думая – как в те мгновения схватки его тело само делало что нужно, не дожидаясь советов ума.
* * *Проход между дворами внезапно вывел на пустырь. Берест, лесной житель, едва не заметался, вдруг оказавшись в опасности и без всякого укрытия. Это не родной дедов лес близ Малина, где он от двоих конных легко ушел. Оставалось одно – бежать, пока хватает сил.
За последними дворами предградья простирался пустырь, но под ногами была дорога – Берест смутно видел ее при свете звезд. Дорога шла вверх, но Берест не бросал ее, боясь запутаться в кустах. Шума погони позади он сейчас не слышал и стремился уйти как можно дальше, пока русы не взяли след.
Боясь споткнуться, как бедняга Катун, Берест бежал, больше глядя под ноги. Казалось, он все еще слышит хруст разрубаемой острым железом черепной кости. Еще раз… и еще… Чуть не уткнулся в пологий вал на верху подъема, усыпанный влажными, холодными палыми листьями. Попробовал перелезть, соскользнул, поднял голову, вгляделся. Никакой стены, как в Божищах, поверх вала не было.
Да это же святилище здешнее! Берест остановился, переводя дух. Только ветер шумел, не донося звуков человеческого присутствия. Шаги за спиной давно стихли. Он пошел вдоль вала, пытаясь разобраться, помогли ему боги, приведя сюда, или наоборот. В проеме вала обнаружились ворота – две створки на столбах. Берест ощупал их – заперто, но лишь на засов. Вынул засов, вошел и прикрыл створку за собой.
На площадке было тихо и темно. Под светом звезд поблескивала влажным камнем вымостка перед идолами, с двух сторон, как в Божищах и в Малине, темнели длинные бревенчатые обчины. В святилище близ большого города никто не жил постоянно, жрецы приходили сюда в нужное время, когда полагалось молить богов. Значит, из смертных он сейчас здесь один.
Было очень неуютно, ветер одевал зябкой дрожью. И звезды с неба – дедовы очи, – и окутанные мраком идолы будто смотрели на него и вопрошали: «Чужак! Что ты делаешь здесь? Не кровь ли на твоих руках?»
Берест потер руки о подол свиты. Крови на них не было – он ведь только метнул нож… и попал русину прямо в грудь. Уже было взликовал – готов! – а тот бес продолжал бежать. Бессмертный он, что ли? От растерянности они с Катуном подались назад – два клинка сверкали прямо в глаза, а поднять секиру он не успевал…
Только сейчас Берест сообразил – на русине под свитой была кольчуга. Стрелой он бы ее пробил легко. Сулицей – тоже. А вот ножом – нет. Не вышло.
Напряжение отпускало, и начинало трясти. За ними с Катуном бежали двое, а не трое. Значит, хоть одного Косач и Радива все-таки положили. А потом русы убили их… За Свенельдичем и его отроком ведь никто сзади не бежал. Их там было трое впереди, его товарищей. И – никого?
Косач, Радива, Намолка… Может, из них троих кто-то убежал? Катун… Хруст кости под ударом острого железа…
Там, близ Радаева двора, – четыре или пять мертвых тел, – холодея, осознал Берест. И куда ему теперь деваться? Русы уже подняли своих… вздыбили весь город…
Возвращаться на гостиный двор к Красиле нельзя! Сейчас опознают кого-нибудь из убитых древлян и придут туда! Возьмут Красилу и прочих… Повяжут…
Но они же ни в чем не виноваты! Они даже не знали. Красила может клятву дать, что не причастен… Но Берест и отроки – его люди, он отвечает за них, даже если не знал. Однако отвечает все же не кровью. Его могут присудить к вире… Но если сам
