– Диво… как же ты про дело проведал? – Рыскун заглядывал ему в глаза своими лисьими глазами.
– От отца, – Мистина слегка двинул бровями. – Он же рассказывал мне, в Киеве товар идет через меня.
– Ты лучше спроси, откуда проведал Етон, – вставил Требимир. – Я уж думал, все, сейчас придут Семирадовы паробки с нас головы снимать… Распотешусь напоследок…
– А Етону донесли древляне. Люди Володислава. Те самые, что сожгли отцов городок и ваши дворы тоже. Уж вы-то, верно, не будете так глупы, как Сигге, Ашвид, Эллиди и прочие, кто вздумал изменить господину?
– Как вышло, – Требимир подался к Мистине, – что друзья мои мертвы, все люди твоего отца мертвы, убил их Ингвар, а ты сидишь здесь как посол от Ингваровой вдовы?
– Иных из них – как Сигге – убил уже не Ингвар. Они погибли после его смерти, от рук моих людей и по моему приказу, – Мистина тоже подался к нему. – Люди отца предали его волю и переметнулись к Володиславу. Они пытались заставить меня предать моего князя и побратима. И если вас двоих тянет на ту же тропку, скажите об этом сейчас. Мне еще не поздно послать к Генриху своих верных людей.
– Тебе?
– Товар моего отца – теперь мой. И поручение было от отца, оно тоже мое. Заменить посланцев я вправе. Мне не нужна даже тень подозрения в измене.
– Незачем искать других, когда мы и есть твои люди – если ты не откажешься от нашей службы, – торопливо вставил Рыскун. – Видно, древляне посулили нашим товарищам уж очень хорошую долю.
Его губы улыбались, но взгляд стал жестким.
– Посулили-то хорошую – как в ловушку для раков кладут кусок тухлого мяса, заманивая на погибель. Вот так же обошелся с вашими товарищами Володислав. Когда древляне грабили отцов город, никто не спрашивал, на чьей стороне были хозяева дворов.
– Расскажи-ка нам все с начала, чтобы не собирать разные слухи.
Рассказать было о чем, и беседа вышла долгая. Вечерело, и Лют уже хотел идти в дом, как к нему подошел кто-то из Етоновых челядинов:
– Там, господин, отрок явился, тебя просит повидать.
– Что за отрок? – Лют взял у оружничего ножны на ременной перевязи и осторожно вложил в них свой новый «корляг».
– С Радаева двора, от госпожи, Ашвидовой вдовы.
– Что? – удивился Лют. – Где он там?
Отрок мялся у ворот: ветер предзимья продувал его потертую свиту. Лицо незнакомое, но выговор – деревский, как у всех потомков малого племени ужан. Лют, выросший в тех же краях, и сам говорил по-славянски почти так же.
– Прислала меня госпожа Томилица, велела кланяться, – отрок чуть приплясывал от холода. – Просила прийти к ней, как еще потемнеет чуть-чуть. Ей, сказала, зазорно у всех на виду говорить, стыда боится, да уже очень весть у нее важная – про тех двоих гостей, что к воеводе пошли, – издалека он подбородком указал на гостевой дом, где остался Мистина. – Как бы, говорит, не вышло худого чего вам от тех людей, а говорят они не то, что в мыслях имеют. А она вам добра желает и боится… как бы не вышло вам от них беды.
– Сейчас прийти к ней? – нахмурился Лют.
– Покуда те двое у воеводы сидят. Как воротятся к Радаю – тогда какая ж беседа?
– И то верно…
Лют призадумался. Ничего дивного, если Рыскун и Требиня говорят одно, а думают другое. После измены старших Свенельдовых оружников того же самого вполне можно было ожидать и от этих, близких приятелей Сигге. Томилица могла слышать кое-что из их разговоров в доме ее отца – кто же оглядывается на женку? Вспоминая ее взгляд – смятение и призыв. – Лют ухмылялся про себя. Уж конечно, он нравится ей больше Требини, и она будет держать его руку против тех двоих!
У Мистины бы совета спросить… Но брат сидит как раз с теми двоими, от которых следует это свидание утаить. Когда они уйдут – будет поздно. Значит, сейчас.
– Хорошо, передай, я приду, – решил Лют.
– Как потемнеет еще чуточку – так и иди, – отрок поклонился еще раз. – У ворот я тебя буду ждать – в клеть проведу, там она будет. Чтобы отец с матерью не слыхали.
Лют не торопясь вернулся к гостевому дому, присел под навесом. Мысли сами собой неслись к темной клети, где ждет его взволнованная молодая женщина. Может, правда хочет измену открыть… А может, остаться с ним наедине тайком от домашних… Ну… одно другому-то не мешает… Может, измена не так уж страшна, чтобы не дать времени… руки погреть…
Но вот «потемнело еще чуточку», а гости от Мистины не выходили.
– Меч оставишь? – спросил Сварт, когда Лют велел им с Сигданом собираться.
– Н-нет! – Лют взялся за серебряную рукоять.
Расстаться со своей новой любовью даже ненадолго у него не было сил. Если показать Томилице… она вся медом изойдет от восторга.
К мысли, что теперь ему почти везде нужно ходить с телохранителями, раз уж брат ему их дал, Люту даже не пришлось привыкать. Так поступали все знатные мужчины, которых он знал: Мистина, отец, их приятели-бояре. А здесь, в чужом краю, где едва избегли одной беды, но впереди могут ждать и другие, взять их с собой было так же естественно, как надеть кожух перед выходом из дома.
Куда они уходят, тайком сказали только Олстену – все десятские сидели с Мистиной в доме. Лют оглянулся на дверь. Мистина знает, что он раньше ходил к Радаю. И даже сказал: «Твой отец гордится тобой». Почему-то Лют верил, что Мистина знает, как там их отец в Валгалле. Он умный, ему видно…
Темнота сгущалась, вот-вот Рыскун и Требиня соберутся восвояси. Пора.
Пока втроем шли через город – Сигват позади Люта, Сварт слева, – темнота смыкалась вокруг. Зимой ночью светло от снега, что щедро отражает свет луны и звезд, но в пору черного предзимья этот слабый свет пропадает в земле, мало помогая путнику. Люди, строения, тыны чернели в синем воздухе. Прохожих попадалось мало: жители заканчивали дневные дела и расходились по избам.
Спустились по увозу, поскальзываясь и посмеиваясь: надо было шипами ледоходными подковаться. Вышли к первым дворам предградья. Миновали первый двор и темный промежуток между ним и следующим. Дворы и избы здесь были разбросаны без порядка, между ними оставались пустыри, и здесь никто не выложил мостков, как делают на богатых дворах. Хорошо, что грязь подмерзла и не так липла к черевьям.
Возле дальнего угла тына какой-то отрок прислонился к бревнам, по виду ничем не занятый. Кинул в рот орех, разгрыз, сплюнул
