– Наверное, это твой организм позволил себе заболеть, – говорит бабушка. – Потому что теперь он может расслабиться. – Ее слова плавают где-то надо мной. – Ты только лежи спокойно.
Я лежу. Тело у меня такое тяжелое, что буквально впечатывается в матрас. У меня болит голова, ломит суставы. Время идет, но я не знаю, сколько уже так лежу и какое сейчас время суток. Я на кровати и не на кровати. Я слышу, как люди входят и выходят из комнаты. Но я их не вижу. Наверное, потому, что сплю или у меня бред. А еще я слышу голоса. Вернее, один голос.
Бабушкин.
Он проникает через половицы из гостиной на первом этаже. Бабушка разговаривает с мальчиком.
Она говорит:
– Скажи – Мохаммед.
Скажи – меня зовут Мохаммед. Мо-хам-мед. Ты можешь сказать это вслух?
Скажи – бабушка. Ба-буш-ка. Можешь сказать – бабушка?
Когда я тебе что-то даю, ты должен сказать – спасибо. Спасибо. Можешь сказать – спасибо? Спасибо за воду. Это – чашка, Мохаммед.
Чашка.
Вода.
Сэндвич.
Можешь сказать – сэндвич?
Она все говорит и говорит. Это не кончается. Без конца крутится у меня в голове. Если получится встать, я спущусь и скажу ей, чтобы она заткнулась.
Ты можешь заткнуться, бабушка? Можешь сказать – заткнись? Можешь сказать по слогам – за-ткнись? Заткнись, пожалуйста, бабушка. Ты можешь оставить его в покое?
Но слова продолжают просачиваться сквозь половицы.
А потом я действительно засыпаю. Мне снится Кровавый камень. Снится, будто в центре этого блока из арранского известняка – вмятина. Вмятина образовалась оттого, что на этом месте стояли люди, которые пытались защитить себя в суде. Но в моем зале суда людей нет. Есть только слова. Слова проникают через щели в стенах, падают с потолка. И все они падают на Кровавый камень.
Слова такие:
справедливость;
правда;
правильно;
неправильно;
незаконно;
сэндвич;
вода;
чашка.
На лету они рассыпаются на черные буквы. А когда буквы падают на камень, они перестают быть твердыми и черными. Да, они становятся жидкими и красными. Они падают, и во все стороны летят красные брызги. Как будто они из крови.
Со временем столько слов разбивается о камень, что вмятина превращается в лужу запекшейся крови.
74
Выздоравливаю
Постепенно мне становится лучше. Я уже в состоянии открыть глаза, спуститься вниз и съесть тарелку супа.
– Знаешь, – говорит бабушка, – все время, пока ты была в бреду, Мохаммед спал на полу рядом с твоей кроватью. Каждую ночь. Я волновалась, что он может от тебя чем-нибудь заразиться, и постоянно отводила его в другую комнату. Но он все равно возвращался к тебе. Ты знала об этом?
– Нет.
Хотя, может, и знала.
– И еще, – продолжает бабушка, – я меняла простыни и нашла вот это.
Это – мой нож.
– Не очень хороший предмет, – надеюсь, он тебе больше не понадобится. Не возражаешь, если я его выброшу?
– Нет.
Я не возражаю. В этом доме хватает ножей, и еще есть топор.
75
Лучрэм-Бёрн
Как только набираюсь сил, веду мальчика к игривой лошадке, которая оседлала Лучрэм-Бёрн за бабушкиным домом. Увожу его через ворота за садом, потом веду мимо лодки на трейлере (она еще там, хотя окончательно развалилась), потом через болотистую лужайку и дальше к началу лесной тропинки. Мы идем мимо поросших мхом валунов. Мальчик протягивает руку и трогает мох. Совсем как я в его возрасте. Мох мягкий и упругий, как завитушки волос на голове мальчика. Я веду его через лес к тому месту, где Лучрэм каскадами низвергается по склону горы. Мы останавливаемся, и я даю мальчику просто смотреть. Я ничего ему не говорю, не пытаюсь чему-нибудь научить или что-то объяснить. Пусть он проживет этот момент сам, как я когда-то.
Потом я помогаю ему перебраться через протоку, да и то только потому, что знаю, где она шире и мельче, а значит, безопаснее. Мы доходим до того места, где упавшее дерево выскакивает из воды, как игривая лошадка. Мальчик садится на него верхом. Просто так. Ствол поваленного дерева тоже зарос мхом. Мальчик ощупывает его пальцами и слушает, как вода бурлит между камнями.
Не знаю, сколько он так сидит. Думаю, не очень долго, но, возможно, достаточно для того, чтобы запомнить все это.
Когда мы только приехали в Хартум, я была еще маленькая и любила говорить о доме. О доме в Шотландии и о том, как я по нему скучаю.
«Дом – это не всегда то место, где ты родилась, – сказал мне папа. – Дом – это место, которое осталось в твоей памяти. Со временем у тебя появятся воспоминания о Судане».
«Нет, не появятся», – упрямилась я.
И тогда папа сказал:
«Мари, когда ты рассказываешь о своем доме, ты почти всегда говоришь об Арране, хотя твой настоящий дом в Глазго. Почему, как думаешь?»
Я не знала ответа.
И папа мне подсказал:
«Это потому, что Арран говорит с тобой, Мари, а ты выбираешь свои воспоминания. Ты их впитываешь и в то же время ты их выбираешь. Никогда не забывай о своей способности выбирать, Мари».
Вот почему я привела мальчика на Лучрэм-Бёрн. Я надеюсь, что в песке и пыли, которыми заполнены его воспоминания, он предпочтет отыскать место с этой игривой лошадкой и каскадами воды.
76
Картошка и водоросли
Бабушка стоит в саду за домом:
– Где вы были?
– На протоке.
– Если ты уже достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы ходить на протоку, – говорит бабушка, – значит и помочь мне в саду тоже сможешь. Или ты думаешь, у нас на острове еда даром достается?
В Прошлом в бабушкином саду было очень много цветов. Теперь все не так. Теперь сад весь перекопан и поделен бревнами, полиэтиленом и металлической сеткой на аккуратные грядки. Сад превратился огромный огород.
Сезон урожая еще только начался, а у бабушки уже прорастают (все по-разному):
кабачки;
цветная капуста;
лук;
салат-латук;
спаржа;
свекла;
ревень;
малина;
и еще – картофель.
– Можете помочь мне окучивать картошку. А потом пойдете и соберете рэк.
Окучивать – это значит насыпать холмики земли вокруг стеблей картошки. По словам бабушки, окучивание защищает картофель и способствует его росту. Похоже, она много чему научилась после нашего отъезда.
Бабушка садится на корточки и показывает, как наиболее эффективно насыпать кучки земли. Мальчику становится интересно, он послушно садится и быстро работает руками.
– Молодец, – говорит бабушка. – Очень хорошо получилось.
Мальчик широко улыбается.
Он улыбается.
И начинает строить следующий холмик.
– А ты быстро учишься, – хвалит его бабушка.
Эта сценка напоминает мне о том, как друзья отца Мохаммеда учили меня делать кирпич-саманник. Я помню, как мне понравилось делать тот кирпич и как меня тогда хвалили. Меня уже очень давно никто не хвалил.
– Мохаммед, ты наверняка будешь хорошо учиться, когда мы отдадим тебя в школу, – добавляет бабушка. – Ну-ка, Мари, пора и тебе приниматься за работу.
И я принимаюсь за работу.
