Мама тем временем действовала быстро и эффективно. Она достала из-под одежды пакет. Позже я узнала, что в нем были деньги, золотое кольцо с бриллиантом, мой билет на самолет и мои документы.
«Что бы ни случилось, Мари, – прошептала мама, передавая мне пакет ниже уровня окна, – запомни: ты должна выжить».
Это была последняя инструкция мамы, а потом она вышла из машины. Возможно, она понимала, что все безнадежно, но я так не думаю. Я думаю, она сделала это, что называется, на всякий случай. Мама была умной и предусмотрительной. Она могла решать несколько задач одновременно и держала в голове сразу несколько сценариев. Я с трудом спрятала пакет под одежду, а мама уже стояла перед вооруженными солдатами.
«Я – ученый, – очень спокойно сказала она продолжавшим орать мужчинам. – Я шесть лет работала в вашей стране. На благо вашей страны. У нас есть разрешение на проезд до границы. Мой муж, я, моя дочь, у нас есть документы».
«И у мальчика, – вставил папа. – Это Мохаммед, он едет вместе с нами. У него тоже есть документы».
Да. Это папа подумал о Мохаммеде. О болтливом Мохаммеде, с его чиггерами. Он автоматически зачислил его в нашу семью. Вот почему я так уверена в том, что папа не колеблясь усыновил бы немого Мохаммеда, если бы, как я, встретил его на дороге. Когда старик упал и умер. Два очень разных мальчика. Одного папа знал, а второго – нет. Но для папы это было бы не важно. Ему достаточно было бы просто увидеть детей. Человека в беде. Он бы обязательно им помог. Потому что он хотел и надеялся, что любой взрослый обязательно поможет мне, если я окажусь в беде. И нет в этом ничего сложного. Вот почему моя история об усыновлении не так уж далека от истины. Я заметила, что в переменчивом мире истиной считается только то, что записано. Напечатано в нанонете или на листке бумаги. Но я считаю, что правда может отражаться в словах, в чувствах и поступках не хуже, чем в написанном виде.
Там, в пустыне, папа даже не упомянул об отце Мохаммеда. Нет. О нем никто ничего не сказал. Он лежал прошитый пулями в будке.
Вооруженные мужчины начали кричать друг на друга. Но на арабском.
«Что они говорят?» – спросила я Мохаммеда.
Мохаммед не ответил. Я думаю, он мысленно был в той будке.
Я незаметно приоткрыла заднюю дверь напротив той, за которой стояли мама с папой и те люди.
«Когда скажу: бежим – ты сразу беги, – шепотом сказала я Мохаммеду. – Понял?»
Если бы я знала то, что знаю теперь, я бы обязательно добавила: «И не оглядывайся».
«Это все слишком затянулось, – сказала мама. – Кто тут у вас главный? Я хочу поговорить с вашим командиром».
Папа всегда посмеивался над постоянным маминым желанием поговорить с кем-то главным.
«Так проще избавиться от посредников и достичь цели», – говорила мама.
Но в тот день все было по-другому. В тот день так было проще получить пулю. Или несколько пуль.
Автоматная очередь.
И мама падает в пыль лицом вниз.
«Бежим!» – кричу я Мохаммеду и выталкиваю его из машины в пустыню.
Он мчится как ветер. И кажется, он ни разу не оглянулся. А я оглянулась.
Это была моя ошибка.
Маму я больше не увидела, она лежала на земле, а между нами стоял джип. Но папу… папу я увидела. Я услышала вторую автоматную очередь и увидела, как он падает. Но он не падал так, как предполагал звук автоматной очереди. Он не дергался, как это показывают в кино. Нет, он падал, как цветок, медленно и даже красиво, как будто его сдувало ветром. Хотя, возможно, он падал быстро, подчиняясь ударам пуль и силе тяжести, но я наблюдала за ним в Замедленном времени. Я не хотела, чтобы он упал. И он все падал, падал, падал. Но так никогда и не упал.
Папа не упал на землю.
Он не исчез в пыли за джипом. Во всяком случае, я этого не видела. Так я поняла все про мальчика и оранжевый платок. Поняла, что, если очень хочешь, можно силой мысли не дать умереть человеку. Узнала, как сделать так, чтобы он никогда не упал, как продолжать слышать его голос или видеть в толпе, хотя ты отлично знаешь, что он умер.
82
Что я рассказала бабушке
После так и не случившегося падения папы я тоже побежала. Побежала за Мохаммедом.
Естественно, я удивилась, что солдаты не стали по нам стрелять. Но у них уже была наша машина, папины деньги и все, что было в наших чемоданах. Вероятно, они решили, что нет смысла потеть и тратить патроны. По пустыне бежать тяжело, даже если у тебя на шее не висит лента с магазинами для «хищника». И потом, они наверняка рассчитывали на то, что пустыня и сама скоро убьет нас.
Но эту часть истории я бабушке не рассказываю. Как я убежала, оставив родителей. Нет. Об этом я не говорю ей ни слова. Мне не нравится эта часть истории. Поэтому я просто рассказываю бабушке о том, что случилось до того, как я побежала. Но делаю историю короче и рассказываю быстро.
«Не надо тебе волноваться о лагере из-за папы, бабушка. Потому что папа не вернется. Он не вернется, потому что он умер. Он умер, умер, умер!»
Когда я произношу «умер» вслух, все замки на дверях Замка взрываются. Все, кроме одного.
– Он вышел из машины, смиренно протянув им руки, а они просто взяли и застрелили его. Из автоматов изрешетили. И маму они тоже убили. Вообще-то, ее они убили первой. А потом его. Так что она тоже не вернется. Она не вернется, и он не вернется. Не теперь. Никогда не вернутся. Так что ты можешь забрать сколько угодно людей, это теперь не имеет значения. Понимаешь, о чем я?
Бабушка могла бы застонать.
Или могла бы сказать:
– Бедный папа.
– Бедная мама.
– Бедняжка ты моя.
Или даже:
– Как же теперь я?
Но она ничего такого не говорит. Она встает, проходит через комнату и со всей силы бьет меня по лицу.
Бьет так сильно, что я падаю.
Она наказывает меня за то, что я вернулась, а папа – нет. Я не против, потому что я чувствую то же самое.
83
Пчелы
В эту ночь мне снятся пчелы. Их три, у них есть головы, грудки, крылья и ножки, а вот брюшка нет, поэтому они кружат как хотят. Они рисуют в воздухе прекрасные цветные круги. Круги яркие и прозрачные, как леденцы. Они не полосатые, а одноцветные – оранжевый, желтый и зеленый. Никогда
