– А теперь – за рэком, – командует бабушка.
Рэк это, как я понимаю, морские водоросли. Их можно собирать на берегу.
– Бесплатные удобрения, – говорит бабушка.
Она все тщательно изучит. Если бабушка чем-то увлечется, ее уже не остановить.
Мы идем на берег собирать водоросли. Когда они сырые, они похожи на красно-коричневые, немного склизкие спагетти. А сушеные они хрустят и ломаются и еще пахнут морем. Бабушка показывает нам, как и где удобрять водорослями грядки.
– Молодец, Мохаммед, – говорит она. – Хороший мальчик.
Я не ревную и не завидую. Потому что бабушка делает то же самое, что делала я у протоки. Она помогает мальчику наполнить свои воспоминания.
77
Сладости
Бабушка собирается в Ламлаш.
– Это не по вашему делу, – говорит она. – Обычная судебная рутина. Ты сама тут справишься?
Как будто это не я преодолела десять тысяч километров пути от Хартума.
Она отсутствует шесть часов и возвращается с подарками. То есть скорее с подарками для мальчика. Она привезла ему две пары брюк и две футболки по размеру. Одна однотонная красная, а вторая в зеленую полоску. Мальчик надевает красную.
– А теперь скажи: спасибо, бабушка.
Мальчик молчит, но футболку-то надевает.
– Отлично смотришься, – говорит бабушка и поворачивается ко мне. – Я подумала, что ты сама захочешь выбрать себе одежду.
Она могла так подумать, но я не чувствую, что это правда. Потому что после ее слов у меня сводит желудок.
– А еще я вот что купила.
Я догадываюсь, что это – сладости, потому что на пакете написано: «Старая добрая кондитерская».
А в пакете:
мятные тянучки;
ириски;
завернутые в фантики тоффи;
обсыпанные кокосовой пудрой конфеты;
и медовые соты.
Бабушка протягивает мне пакет.
– Нет, спасибо, не хочется, – говорю я.
– Что, даже тоффи не будешь? Ты раньше их так любила. А помадки? Помнишь, как их готовила твоя мама? С точностью инженера?
Я помню. Естественно, я помню, как взвешивали и отмеряли все ингредиенты, и как их ела, тоже помню. Помню, как слизывала сахар. Во рту собираются слюни, но я отрицательно качаю головой. Я в очередной раз отказываюсь, только сама не знаю, от чего или от кого.
Мальчик берет тоффи, мятную тянучку и кусочек медовых сот. И сразу все запихивает в рот.
– Эй, эй, молодой человек! – говорит ему бабушка. – Полегче!
Но он ее не слушает.
Да и она не отбирает у него сладости.
И они смеются. Смеются вдвоем.
Я часто слышала, как смеется мальчик, а вот как смеется бабушка – никогда.
Ха-ха-ха-ха-ха.
Мальчик смеется с набитым ртом, а бабушка показывает на него пальцем и говорит:
– Будешь так есть тоффи, еще один сломаешь. – Она молчит секунду и продолжает: – Хорошо еще, что он молочный, а то пришлось бы его лечить. Сломанный зуб портит улыбку.
Бабушка ничего не говорит о моем зубе. Возможно, потому, что он скрыт за плотно сжатыми губами. Мой навсегда сломанный постоянный зуб.
В этот вечер я ложусь в кровать, но не сплю.
Я не сплю, когда бабушка поднимается наверх и выключает свет.
А еще немного погодя я крадучись спускаюсь и ворую тоффи. Как маленькая.
Я – маленькая!
Вернувшись к себе в комнату, ложусь, прижимаю тоффи языком к нёбу и сосу, сосу, а сама жду мальчика.
Но в эту ночь он не приходит.
78
Вид с холма
В пути я не всегда знала, где нахожусь, но всегда знала, куда иду. А теперь я дома, и все стало с точностью до наоборот. Я знаю, где я, но не знаю, куда мне идти. Голова у меня как в тумане.
Я решаю подняться на вершину холма за домом бабушки. В Прошлом там все сразу становилось ясно и понятно.
– Мы пойдем вдоль протоки, – говорю я мальчику. – Сделаем привал у того дерева.
Мальчик отрицательно качает головой.
Он от-ка-зы-ва-ет-ся.
– Мохаммед может остаться со мной, – говорит бабушка. – Поможет занести дрова в дом. Поможешь, Мохаммед?
Мальчик кивает.
Я многозначительно смотрю на него.
Он смотрит на меня. С вызовом смотрит.
И в результате я иду одна. Иду быстро, не останавливаясь у веселого дерева, сразу начинаю подъем. Продираюсь сквозь подлесок – он разросся за эти годы. Наверное, потому, что никто не ходил этой дорогой. А я иду. На вершину поднимаюсь вся в репейнике и в царапинах.
День ясный и теплый. Видно на мили вокруг. Надо мной – огромный купол неба. За моей спиной – воинственные горы Аррана. В ложбинах между холмами гнездятся деревни, петляют редкие дороги. Солдат нигде не видно. Передо мной – сверкающая гладь, Ферт-оф-Клайд, который отделяет эту безопасную и пригодную для жизни землю от Основных территорий.
Дышать становится немного легче. Но недолго. Там, на Основных территориях, есть кое-что еще.
Лагерь.
Темное пятно на противоположном берегу. Хлопающий на ветру полиэтилен и снующие туда-сюда люди-муравьи.
Оказавшись на острове, я совсем забыла о лагере. Но он меня не забыл. Лагерь притаился в засаде и ждет. Вот что привело меня на вершину холма. Я знала, что здесь будет. Знала, с чем мне придется столкнуться.
Какая-то часть меня хочет закричать: «Держись! Это нечестно! Что этому лагерю от меня надо? Разве я не отбыла свой срок? Разве не прошла свой путь?»
Я закрываю глаза в надежде, что, когда их открою, лагерь исчезнет.
Но он не исчезает.
Хотя должен, потому что он основан на том, чего не существует.
У меня снова путаются мысли. Может, потому, что не только слова, но и реальность бывает переменчивой? Оглядываюсь по сторонам. Пытаюсь найти надежные ориентиры.
Небо.
Море.
Остров.
Камни.
Земля.
Да, я думаю, папа, тут бы мы с тобой пришли к согласию. Настоящие вещи, на которые можно положиться, – это те, которые можно потрогать руками.
А как же ненастоящие, искусственные? Те, которые мы сами придумываем, а потом даем им названия, как будто они такие же настоящие, как камни?
Вот эти:
законы;
нации;
страны;
а еще – границы.
Вечно эти границы.
Границы. Границы. Границы.
То, чего ты не понимаешь и не можешь потрогать, как камень. Разные сказки, эрратики. То, что движется, блуждает и не может остановиться.
Вот почему этот лагерь, который был основан на придуманных вещах, таких как нации и границы, не должен существовать. Но он существует. Я это знаю, потому что, если подойти к нему ближе, можно дотронуться до этих кусков полиэтилена, до этих похожих на муравьев людей.
Можно даже прикоснуться к их страданиям.
Поэтому я больше не могу от него отказываться. Лагерь существует, стану я на него смотреть или нет. В голове проясняется. Я собираюсь поговорить об этом лагере с Верховным канцлером.
79
Питер настоящий
Питер тоже настоящий. Он настоящий, потому что до него можно дотронуться (хотя я не дотрагиваюсь), а еще потому, что он всегда здесь. Он в бухте. В начале дня приводит в порядок лодку или рыболовные снасти или сортирует ящики, которые развозит по разным поселкам на острове. А если собирать водоросли среди дня, он тоже там. И в конце дня, когда разгружает лодку,
