Хотя это не имеет особого значения. К ночи мы доберемся до лаборатории и приступим к расшифровке. И тогда колено станет наименьшей из моих проблем.
Коул распахивает дверь и пристально смотрит на меня. Его плечи напряжены, а глаза медленно возвращаются к голубому цвету. Он потирает рукой лицо.
– Я отнесу тебя на заднее сиденье и перевяжу рану. Не знаю, смогу ли излечить тебя, но собираюсь попробовать. – Он протягивает руки, чтобы поднять меня, но я отталкиваю их.
– Не прикасайся ко мне. Я могу и сама идти. – Я соскальзываю на землю и приземляюсь на здоровую ногу, но от этого движения вновь простреливает колено.
– Нет, не можешь.
Закрыв глаза, я медленно дышу, стараясь перебороть боль. Коул прав, но я так зла, что мне совсем не хочется, чтобы он меня нес.
– Кэт, позволь тебе помочь.
– Нет.
– Пожалуйста.
Я открываю глаза. Коул замер с напряженным лицом и вытянутыми руками, застывшими в воздухе. Он выглядит так, словно готов в любую секунду схватить меня, несмотря на протесты. И это лишь сильнее злит, потому что он хочет помочь мне, но и пальцем не пошевелил, чтобы спасти жителей «Хоумстэйка».
– Я сама, – рычу я и, превозмогая боль, делаю три шага к задней двери джипа, держась рукой за запыленный кузов, чтобы не упасть.
Каждое движение отдается в ноге, но я стискиваю зубы и ковыляю вперед, игнорируя сверлящий взгляд Коула.
Как мне только удается добраться до задних дверей, они автоматически открываются, и мне остается лишь забраться внутрь. Усевшись на заднее сиденье, я прислоняюсь боком к спинке. От затраченных усилий дрожь сотрясает тело, а из трещин на колене вытекают тонкие серебристые струйки. Продолжая злиться, Коул молча следует за мной словно тень, а затем долго рассматривает рану.
Не говоря ни слова, он протягивает руку мне за спину, хватает свой рюкзак и вытаскивает аптечку, в которой лежат множество бинтов и шприцев. Некоторые наполнены серебристой исцеляющей сывороткой, но какие-то заполнены красной и черной жидкостью и подписаны незнакомыми мне обозначениями. Наверное, в них какие-то препараты «Картакса», полученные после безнравственных исследований. Он вытаскивает плотную влажную марлевую повязку и, распылив что-то на нее, оборачивает вокруг моего колена.
Она ледяная.
Я резко вдыхаю и выгибаю спину, ошеломленная сочетанием боли и холода. На руках волоски встают дыбом. Но уже через секунду озноб проходит, а боль в колене стихает, медленно превращаясь в онемение.
– Ты сделала это, чтобы запустить процесс самоуничтожения на своем генките? – спрашивает он.
Я киваю, прикусив губу. Мой маленький, верный, потрепанный генкит. Он был моим помощником долгих три года, а теперь его нет. И эта мысль вызывает новую вспышку боли.
– Тебе следует отдохнуть пару дней, прежде чем приступать к расшифровке, – говорит он. – Твое тело должно исцелиться до того, как ты подвергнешь его чему-то подобному.
В голове набатом звучат его слова. Как он догадался, что расшифровка сделает со мной? Ведь он никак не мог узнать, что это убьет меня.
Он приподнимает одну бровь.
– Я не идиот, Катарина. И вижу, что ты напугана, к тому же меня не раз подключали к генкиту, так что я понимаю – Лаклан не пишет безобидных кодов. И он причинит тебе боль, да? Но ты не говоришь мне ни слова, потому что боишься, что я не позволю тебе пройти через это.
Я молчу. Я не знаю, что ответить, к тому же не уверена, что мой голос не сорвется.
Он вздыхает:
– Слушай, ты можешь поступать так, как считаешь нужным. Но именно Лаклан закачал мне на панель алгоритм твоей защиты. И мне нравится думать, что он сделал это не просто так. Меня обучали оценивать риски…
– Так вот почему ты оставил шлюзы «Хоумстэйка» открытыми? Потому что оценил риски?
– Именно так и было, – сквозь стиснутые челюсти рычит он. – Парковка не выдержала бы взрыва. Эти уровни были разработаны так, чтобы обрушиться и защитить бункер, если дурманщик попадет внутрь и взорвется. Если бы я бросил в шлюз гранату, то мог бы рухнуть потолок и раздавить нас обоих. Ты хоть представляешь, что случится, если ты умрешь?
– Если я умру? Там живет восемьдесят тысяч человек. – Я указываю на небо, на котором все еще виднеется прозрачная дымка. – Это облако могло заразить их всех.
– А ты ключ к расшифровке вакцины, – огрызается он. – Если ты умрешь, то обречены все. Мне нужно защищать тебя, и именно это я и делал. Думаешь, мне хотелось рисковать жизнями этих людей?
– А откуда я могу это знать?
Мой голос звучит резче, чем мне хотелось. Я понимаю, что срываюсь на нем, но не могу остановиться. Я расстроена, мое колено в ужасном состоянии, генкит уничтожен, а через считаные часы мне предстоит умереть.
– Конечно же, мне этого не хотелось, – говорит Коул. – Черт возьми, Кэт, каким монстром ты меня считаешь? Мне даже не хотелось уезжать из «Хоумстэйка». Там я чувствовал себя лучше, чем когда-либо. Мне хотелось остаться там с тобой, и я думал, что мы могли… – он замолкает и убирает руки от моего колена.
У меня перехватывает дыхание.
Он собирался сказать, что хотел остаться со мной? Что хотел, чтобы мы остались там вместе?
– Что… что ты имеешь в виду? А как же Цзюнь Бэй?
Он отводит взгляд.
– Ты же видела ее код. Видела, насколько он безжалостный. Она убила четырнадцать человек, чтобы сбежать из лаборатории.
Я резко вдыхаю. Четырнадцать человек. Кто, черт возьми, эта девушка? Во что ее превратили исследования папы?
– Вот какой она была, – продолжает Коул. – И я был таким раньше… как и мы все. После всего, что мы пережили, нам лишь хотелось причинить людям такую же боль. – Он разворачивает предплечье вверх, и я вижу черные лей-линии, тянущиеся по его руке. – Я позволил «Картаксу» превратить меня в это, потому что хотел все забыть. Хотел стать бездушным оружием в их руках. Но я ошибался. И прекрасно понимаю это сейчас. Я больше не хочу причинять людям боль. Я хочу помогать им, как и ты…
– Коул…
Его светло-голубые глаза находят мои, и он, сглотнув, тянется ко мне. И в этот раз я не отталкиваю его. Дыхание перехватывает. И на секунду мне кажется, что он собирается поцеловать меня. И тут же приходит осознание, что я хочу этого.
Я хочу, чтобы он прижался губами к моим губам. Хочу схватить его за рубашку и притянуть к себе, а сократив расстояние между нами, прижаться к его
