26. Развеселый божий отпрыск
Сарай подготовилась, насколько это было возможно. Присев на пол рядом с Миньей, настраиваясь вновь проникнуть в ее разум, она невольно вспоминала все те ночи, когда отправляла мотыльков в человеческие сны, чтобы насылать кошмары. Тогда Минья приходила к ней на рассвете и жадно расспрашивала: «Ты довела кого-нибудь до слез? Ты заставила их кричать?»
На протяжении многих лет ответ был положительным. Сарай знала лучше всех: людей легко довести до слез. Горе, унижение, злость, страх – к слезам ведет несчетное количество троп. Заставить кого-то кричать – тоже проще простого. Они столького боятся.
Но как заставить кого-то перестать плакать? Как заставить перестать бояться?
Можно ли свести на нет ненависть?
Можно ли обезвредить отмщение?
Насколько трудные и серьезные эти задачи. Сарай едва могла осознать их важность.
– Доверься себе, – наставлял ее Лазло. – Может, она сильна, но и ты не слабая. Я видел, на что ты способна во снах.
Она подняла брови. Не смогла удержаться.
– Это уж точно, – закусила девушка губу в застенчивой улыбке. – Но вряд ли это поможет мне сейчас.
Лазло улыбнулся, покрываясь румянцем:
– Я не об этом. Хотя позже я бы с радостью повторил. Я говорил о том моменте, когда ты одолела Скатиса. Тогда ты тоже думала, что у тебя ничего не получится.
– Тогда все было иначе. Он был моим собственным кошмаром. А Минья вполне реальная.
– Но ты и не пытаешься одолеть Минью. Помни об этом. Ты пытаешься помочь ей одолеть ее кошмар.
Когда он так говорил, то задача казалась решаемой. Вооруженная этими словами Сарай потянулась к руке Миньи и, прикоснувшись, отправилась в дебри ее разума.
Обнаружив себя в яслях, она ничуть не удивилась. В прошлый раз у Сарай возникло впечатление, что это клетка Миньи. И снова тут ворочались младенцы в колыбельках, а дети играли на матах на полу. Но на этот раз у двери не было сбоя или размытого пятна, как и Эллен. Это казалось неправильным. Всякий раз, когда Сарай представляла себе это место до Резни, то воображала его так, как оно выглядело сейчас в цитадели, только с меньшим количеством свободного пространства и большим количеством божьих отпрысков. Ее детские воспоминания полнились женщинами-призраками – их здравым смыслом и чувством юмора, их выговорами и наставлениями, шутками и историями, мелодичными голосами и изменчивыми образами. Ястребиное лицо Старшей Эллен принуждало их сказать правду своим немигающим птичьим взглядом. А Младшая Эллен помогала Спэрроу выдумывать причудливые имена для ее гибридов орхидей, что-то в духе «Скорбная волчица» и «Шаловливый сверчок в кружевных панталонах».
Поэтому она не могла не задаваться вопросом, почему они отсутствуют в воспоминаниях или воображении Миньи.
Сарай увидела девочку, и та выглядела так же, как в прошлый раз: длинноволосая и в чистой одежде. Покров ужаса отсутствовал или, по крайней мере, сильно уменьшился. Когда Сарай закрыла глаза и попробовала почувствовать ауру сна, то услышала лишь низкий устойчивый гул страха, как шум крови, курсирующей под кожей. И что-то ей подсказывало, что здесь он константа, как воздух, металл и младенцы, и что все это было реальностью Миньи.
В прошлый раз Минья была старшей из детей, но сейчас рядом с ней появилась еще одна девочка ее возраста. Темноволосая, как и почти все они, и наполовину темноглазая. Ее левый глаз был зеленым, как лист шалфея, – поразительная вспышка цвета на простоватом лице.
Они вместе играли. Взяли одно из одеял и превратили его в гамак. Девочки держали концы и раскачивали ребенка или двух за раз. Дети визжали, их глазки блестели. Минья и вторая девочка придерживались такта с помощью песенки. Она звучала знакомо – своего рода яркий близнец песни, которую Сарай слышала в прошлый раз:
Развеселый божий отпрыск,Раскачайся в одеяльце,Не позволим тебе выпасть,Напевая, как комета.И дальше в таком духе, таком невинном веселье, пока Сарай не заметила, что низкий устойчивый, как кровь, гул страха начал подниматься на поверхность. Девочки запели на тон выше, чтобы заглушить его, и ускорили игру, чтобы поспеть; слова звучали все быстрее и громче, улыбки превратились в гримасы, а глаза помрачнели от осознания грядущего.
Сарай думала, что тоже знает, но когда в дверном проеме появился силуэт, это оказался не Богоубийца, не какой-либо другой мужчина и даже не человек.
А Корако, богиня тайн.
Сарай знала, как выглядит Корако, главным образом потому, что видела ее смерть во снах отца. Эрил-Фейн истребил ее вместе с остальным Мезартимом: ударом ножа прямо в сердце. Жизнь мгновенно потускнела в ее глазах. У богини были пшеничные волосы и карие глаза, и Сарай видела ее вблизи: умирающее лицо, удивленные светлые брови, мерцающие на лазурной коже. По сути, это единственный образ, который она знала. Воспоминания о ней в Плаче отсутствовали. Корако единственная из всего Мезартима, кто никогда не спускался в город. Те немногие, кто знал, как она выглядела, присутствовали в цитадели, когда Эрил-Фейн уничтожил богов, и, соответственно, вернулись домой с целой памятью.
Богиня тайн была загадкой. Никто даже не знал, каким даром она обладала. Корако не сеяла муки, как Изагол, спутывая эмоции забавы ради, и не пожирала воспоминания, как Лета, которая порой ходила за ними от двери к двери, будто славитель в канун Рождества. Вант и Икирок не скрывали своих сил, а Скатис есть Скатис: бог чудищ, король ужасов, похититель дочерей, захватчик городов, всем монстрам монстр и безумец.
Но Корако была фантомом. Ей нельзя было приписать никаких злодеяний, кроме одного, но уже не осталось никого, чтобы рассказать о нем, кроме Миньи. Именно это злодеяние и разыгрывалось в ее кошмаре: богиня тайн пришла в ясли.
Это она испытывала всех детей. Она чувствовала, когда в них зарождался дар, и заставляла их проявить себя. А затем уводила детей с собой, и больше они никогда не возвращались.
Сейчас Корако появилась в дверном проеме, и ужас забил барабанную дробь. Сарай поняла, что подсознание Миньи накладывалось слоями в ретроспективном знании. Девочки в комнате не ведали о присутствии богини. Она наблюдала за ними секунду, ее лицо оставалось невыразительной маской. Корако что-то сказала или показалось? Ее губы не шевелились, но голос раздавался ясно и ласково. Она вопросительно обратилась: «Киско?»
И девочка, игравшая с Миньей, не задумываясь обернулась. В следующий миг она замерла, и вот так просто ее поймали на горячем. Девочку звали Киско, и ее дар проявил себя. Она скрывала его неделями, но рефлексы выдали ее с головой. Корако произнесла ее имя мысленно, но Киско услышала. Она – телепат. Корако подозревала об этом, а теперь узнала наверняка.
Богиня сказала (с сожалением?):
– Пойдем со мной.
Она делала
