Темнота.
Темнота, пугавшая не меньше, чем выжигающий глаза свет. Тесная роба из грубой синтетики, в которую облачают мертвецов. Я лежал на жесткой, затянутой полиэтиленом кровати. Я задыхался, я не мог пошевелиться. И понятия не имел, где нахожусь.
Но нет, так я чувствовал себя множество раз, просыпаясь от удушья в глухой темноте. Было что–то еще, что–то очень важное, о чем я никак не мог позабыть.
Куб!
Я открыл глаза и невольно засунул руку в карман брюк.
— Куб, — прошептал я.
— Что? — Таис приподняла брови. — О чем ты?
— Пластиковый куб. Куб, похожий на проектор голограмм. Звездное небо в кармане… Таис, — я заглянул ей в глаза, и она, побледнев, отступила, — ты ведь знаешь, о чем я говорю?
— Я не понимаю. — Таис мотнула головой. — При чем здесь куб?
Я встал с кровати.
— Это такая мелочь, но ведь и правда! Как он оказался в моем кармане?
Глаза у нее были удивленными и даже испуганными.
— Куб? — повторила Таис, сжимая шприц. — Оранжевый куб, который был в тесте? Но какое это имеет отношение…
— Дело здесь не в тесте! — крикнул я. — Я не верю в такие совпадения. Кто–то специально подложил его мне, кто–то хотел напомнить, напомнить обо всем…
Я подошел к ней вплотную.
— Это ведь была ты, Таис? Или мне лучше называть тебя…
Под потолком что–то зазвенело, я отпрянул от девушки и чуть не упал.
— Прекрати это! — крикнула она. — Ты обещал!
— Но как я могу…
— Ты обещал, — настойчиво сказала Таис, — что будешь вести себя нормально. Или ты хочешь, чтобы мы усыпляли тебя всякий раз, когда нужно сделать инъекцию?
— Хорошо, извини.
Я покорно вернулся на кровать и сел, сцепив на груди руки.
— Но зачем ты завела разговор о первом воспоминании? — спросил я.
Таис медленно, как бы нехотя приблизилась ко мне.
— Этот твой куб, — сказала она, — наверное, и правда важен. Просто ты делаешь, — Таис замялась, — неправильные выводы.
— А какие выводы правильные?
Таис подняла шприц.
— Пора делать укол, — сказала она.
59
Все говорили о том, что на Венеру введут войска. Однако даже спустя две недели после захвата лунной базы ничего не происходило — или же нам попросту ни о чем не рассказывали в новостях. Я начинал верить, что все и останется так навечно — автономия Венеры, нерешительное бездействие Земли, — однако Виктор постоянно твердил об обратном.
А Лида избегала меня.
Я никак не мог сосредоточиться на учебе, да и обстановка в институте этому не способствовала. Я подписался на новостные каналы, в которых писали о кризисе на Венере, начал, как и Виктор, выискивать в сети смехотворные разоблачения и неправдоподобные слухи — лишь бы заполнить саднящую пустоту внутри себя.
О матери я больше ни с кем не говорил.
В учебной части ко мне отнеслись с пониманием и оформили недельные прогулы как больничный. Виктор лишь один раз выразил неловкие соболезнования и больше не упоминал о произошедшем. Мы делали вид, что ничего не изменилось, как будто я и правда отсутствовал неделю из–за банальной простуды.
— По ходу, началось, — сказал мне Виктор после того, как мы оба получили одинаковые извещения на суазор. — «Патрокл» был срочно отозван с Марса и вернулся к Земле, спрятавшись в тени Луны.
— Это ни о чем не говорит, — отозвался я, хотя сам себе не верил.
Виктор покачал головой с таким видом, словно я в десятый раз настаиваю на очевидной глупости, и показал мне экран, быстро пролистывая броские заголовки новостей.
Мы сидели на семинаре, и профессор, выглядевший, как больной маразматик, выпущенный на поруки из богадельни, оставил в покое висящую в воздухе проекцию двигателя и покосился на Виктора, свирепо наморщив брови. Виктор торопливо искал что–то в суазоре. Я толкнул его локтем.
— Молодые люди! — возмутился профессор.
— Извините, — сказал я.
Профессор потешно надул щеки. Я с трудом сдержал смешок — преподаватель походил на нелепого персонажа из комедии положений.
— Я, конечно, все понимаю, — распалялся профессор, — все мы как на иголках. Но это не повод, — он ткнул скрюченным пальцем в голограмму, — не причина забывать обо всем на свете. Вы же все–таки студенты! Не говоря уже о том, — профессор шагнул через призрачную схему двигателя, вздрогнувшую, как мираж, в зыбкой, созданной электронными шторами темноте, — не говоря уже о том, что это попросту невежливо!
— Извините, — повторил я.
Виктор стал нехотя изображать из себя старательного студента, разглядывая голограмму и профессора, который прихрамывал вокруг нее, разбирая призрачный двигатель резкими взмахами дрожащих рук. Печатные платы распадались на отдельные схемы с неровными, как у частичек пазла, краями и плыли в воздухе, мерцая, растворяясь в темноте. Изогнутые, точно в агонии, трубы ускорителя увеличились в размерах, закрутились вокруг оси, демонстрируя свои внушительные изгибы, а потом замигали и исчезли, убранные из уравнения, изученные и ненужные.
— Все желающие, — сказал профессор, — все те, у кого нет своих проекторов, могут повторно изучить эту схему в библиотеке. Хотя нечто подобное вы можете проделать и через суазор. На экзамене…
До экзаменов оставалось еще несколько месяцев. Виктор зевнул и развернул суазор.
— Он заметит, — шепнул я, но Виктор не слушал.
— Итак, последнее, что вам нужно знать… — продолжал профессор.
— Вот, смотри. — Виктор толкнул в мою сторону суазор, и тот заскользил по парте.
— И что тут? — спросил я.
— Первый же заголовок! — прошипел Виктор. — Ты что, читать не умеешь?
