— Вот, собственно, и все, — подытожил мужчина. — Терминалы, — он качнул рукой с вытянутым указательным пальцем, — автоматически настроятся, когда вы к ним подключитесь. Так что выбирайте любой.
Он опять подмигнул мне.
— Ты, я смотрю, уже выбрал.
Я ничего не ответил и полез в кресло.
— Что ж, — сказал мужчина, — я вас оставляю.
— Но как же? — запротестовал Виктор. — Мне казалось, нас будут контролировать.
— Здесь всего шесть кресел, — ответил мужчина, и на лице Виктора отразился неподдельный ужас. — Да не бойтесь вы! Устроить крушение у вас не получится, корабль контролируется операторами с Земли, вас подстрахуют. А мы вообще в кубрике, если что — кричите, — и загоготал от собственной шутки.
Все начали устраиваться в креслах.
Мужчина незаметно выскользнул из отсека — еще секунду назад он был здесь и следил за тем, как мы подключаемся к терминалам, а потом исчез, даже не попрощавшись.
Сердце сжало холодными тисками от страха.
Я лежал в кресле. Виктор что–то бурчал рядом, ерзая и оттягивая воротник комбинезона, но я не слушал. Кнопки на терминале загорелись, я вздохнул и — провалился в пустоту.
42
Я мог бы, наверное, сказать, что это был самый жуткий кошмар за всю мою жизнь, но только после кошмара ты просыпаешься и сон, каким бы страшным он тебе ни казался, быстро тускнеет в памяти. Но тогда, даже после приземления «Аэропы», я не был уверен, что действительно вернулся.
Сеанс почти не отличался от тех лабораторных, которые мы проходили с третьего курса, — да и задание по управлению маневровыми двигателями я выполнял десятки раз, — однако что–то в нейроинтерфейсе изменилось. С самого начала, в приступе паники выполняя знакомые команды, я чувствовал чье–то присутствие — как будто другое сознание переплеталось с моим.
Лида.
Она была там, в той невозможной чудовищной тьме, которая меня окружала. Она жила в каждом моем помысле, в каждом движении мысли, словно мы расстались именно из–за того, что я потерял ее в сети.
И теперь она возвращалась.
Но вместо радости, вместо предвкушения встречи после разлуки я испытывал лишь пронзительный неподконтрольный страх — что–то чужое, непонятное, невозможное физически вторгалось в мое сознание.
Вместе с Лидой появились и фальшивые звезды — они закружились в бешеном вихре, как изображение из голографического проектора, подражая движению галактик. Я сам стал частью этого вихря, одной из тусклых тающих песчинок — меня уносило куда–то, затягивало в звездный водоворот, но в то же время я был неподвижен, я понимал, что в сети не существует движения, что в этом мнимом хаосе нет ничего, кроме меня самого.
Но я видел Венеру, неотличимую от звезды. Я видел, как «Патрокл», свет которого будет существовать еще миллиарды лет, заходит на земную орбиту. Я приблизился к одной из звезд, и звезда эта оказалась Солнцем. Оно было таким ярким, что сожгло облекавшую меня темноту, наполнив ее солнечным ветром. Но потом черная тень застила Солнце. Началось затмение, которое я видел в тринадцатый раз. Звезда превратилась в сверкающий полумесяц и исчезла совсем, а передо мной остался лишь черный шар, окутанный умирающим светом.
Меня вывели из нейросеанса электрошоком.
Я даже не понял, что произошло, — я тонул в пустоте и вдруг оказался в неудобном высоком кресле. Меня била дрожь. Кто–то положил мне на плечо руку.
— Ты как? — послышался знакомый голос. — Скажи что–нибудь!
Я хотел ответить, но вместо этого нечленораздельно промычал, утратив способность говорить.
— Так, понятно…
Мне посветили в глаза.
— Назови свое имя, — сказал голос.
Свет пропал, и я ошалело заморгал глазами.
— Имя назови, — повторил голос.
Я что–то пробормотал.
— Были уже случаи позднего выхода?
— Были… Вернее, — я сглотнул, говорить было тяжело, — только однажды, только один раз.
Мужчина с седыми висками покачал головой.
— Нам пришлось, — сказал он. — В противном случае, ты…
После приземления «Аэропы» меня переодели в неудобный белый халат и положили в медицинское отделение — в пустую и неуютную комнату, пропахшую пылью. Узкая больничная койка была затянута пленкой, а с потолка лился яркий свет. На правое плечо мне надели тугой манжет, из которого тянулись толстые провода к неказистому, похожему на древнюю вычислительную машину устройству.
Я пролежал так час или одну минуту — ощущение времени не до конца вернулось ко мне. В палату никто не заходил — меня просто закрыли в пустой комнате, подключив к издающему раздражающий гул устройству.
Я чувствовал, что теряю сознание.
Потолочный свет резал глаза, а манжет сдавливал руку. Я все еще ощущал присутствие Лиды — она стояла рядом с кроватью и смотрела с укоризной, не говоря ни слова.
Я стащил с руки манжет, и надсадный гул прекратился. Валяться в похожей на камеру одиночной палате и безропотно ждать, когда за тобой придут, было невыносимо. Я скинул с кровати босые ноги и сразу отдернул их, обжегшись — пол был ледяным, как в морозилке. Но потом я все равно приподнялся на кровати — руки еще тряслись после электрошока — и медленно встал на ноги.
Холод привел меня в чувство.
Я шагнул к двери и оглянулся — манжет на толстых проводах, наверное, слетел с койки, когда я вставал, и валялся на полу, рядом с замолкшей медицинской машиной. Я не сомневался, что кто–то неустанно следит за каждым моим движением. Лампа на потолке мигнула — или мне так показалось.
Я открыл дверь.
И тут же в глаза мне ударил свет, оглушил меня, лишил равновесия.
Затмение закончилось, со светила сошла тень торопливой Луны, и я упал навстречу пронзительному солнечному ветру.
41
К моей неловкой попытке побега из медицинского отделения отнеслись с юмором и решили, что я окончательно пришел
