Виктор был чуть ли не в панике.
— Как тебе перспективка? — запричитал он, когда вывесили расписание выпускных экзаменов. — Вместо диплома — пинок под зад! Слетаешь с бюджета, и еще год за свой счет учиться! Причем даже не факт, что через год…
— Да прекрати ты! — сказал я. — Не могут же они всех исключить.
— Всех не всех, но какие теперь у нас шансы?
— Это только слухи, — вздохнул я. — Какой смысл накручивать себя? Да и что мы можем сделать? Забастовку устроить?
Но боялся я не меньше Виктора. Боялся, что не сдам экзамены или что не найду потом работу и запишусь в итоге лаборантом на захудалую кафедру, где проторчу десятки лет без каких–либо перспектив.
К выпускным экзаменам я готовился, как к вступительным — будто для нас устроили очередной бесчеловечный конкурс, и лишь один из сотни студентов сможет получить желанный диплом. Целыми днями я сидел, заперевшись в тесной комнатке в общежитии, перечитывал учебники и конспекты курсов, разговаривал сам с собой, как сумасшедший, репетируя выступления на экзаменах.
Первым я сдавал математический анализ, потом — квантовую физику, потом — нейроинтерфейс.
Я попал в группу к Тихонову и решил, что это хороший знак — ведь старик всегда относился ко мне доброжелательно. После игры в безжалостную рулетку — когда я коснулся экрана рукой и старомодный компьютер в лабораторной своенравно выбрал мне задание, считав с ладони линии судьбы и жизни — Тихонов посмотрел мне через плечо и, улыбнувшись, сказал:
— О, пилот! Это же самое интересное!
— Видимо, для меня теперь это единственный способ побыть пилотом, — попытался пошутить я.
Но Тихонов в ответ лишь нахмурился и покачал головой.
— Не разделяю вашего пессимизма, — сказал он.
Помню только, как сел в кресло и как пришел в себя — сгорбившись, точно от предсмертной боли, судорожно сжимая подлокотники. Тихонов дружески хлопнул меня по плечу и заявил, что я закончил раньше всех.
Высший балл.
Я еще долго смотрел на него, не соображая, что происходит. Потом отпустил трещащие подлокотники кресла, попробовал встать и покачнулся.
— Осторожнее! — Тихонов поддержал меня за плечо. — Вы явно перенапряглись сегодня. Нечасто доводится видеть, как одно из сложнейших заданий программы выполняют так безошибочно и быстро.
Тихонов озабоченно заглянул мне в глаза, продолжая держать за плечо, как мертвецки пьяного.
— Вы себя хорошо чувствуете? Голова не болит?
— Все в порядке, — пролепетал я. — Свет только немного глаза режет.
— Здесь довольно темно, — сказал Тихонов.
Я прикрыл ладонью глаза.
— Извините. Наверное, я и правда переволновался. Столько навалилось всего… Говорите, я сдал?
— Да. Причем отлично! Вы… — Тихонов на секунду замялся, — прирожденный пилот.
И он настойчиво потянул меня за руку — к двери в коридор. Можно было подумать, что дальнейшее пребывание рядом с работающими терминалами пагубно отразится на моем здоровье.
— С вами точно все в порядке? — спросил Тихонов. — Обращаться в медицинское отделение было бы…
— Все хорошо, — перебил я его, начиная соображать, что происходит. — Просто… вы понимаете…
— Да, да, конечно! — Тихонов радостно закивал головой. — Сходите прогуляйтесь. Подышите воздухом. Сейчас погода…
Он взглянул в широкое, похожее на иллюминатор окно, однако стекла были затянуты густой электронной тенью, из–за которой полдень превратился в глухую бессветную ночь.
— Погода отличная, — неуверенно сказал Тихонов и открыл мне дверь.
Я вышел в коридор, доковылял до лифтов, не замечая ничего вокруг. Даже тусклый свет, едва пробивающийся через жидкокристаллические шторы, резал глаза.
Кто–то окликнул меня, но я не обернулся.
Я спустился на первый этаж, вышел из здания, и тут же скорчился от приступа боли, когда солнце ударило в глаза.
Я почти ничего не видел. Передо мной расплывались яркие красные круги — мир вокруг расслаивался, как преломленный свет. Но стоять у входа, отворачиваясь от солнца, было нельзя. Кто–то мог меня заметить, отвести к врачу, и тот, посветив лазером в воспаленную радужку, аннулировал бы результаты экзамена.
Я вслепую добрался до ближайшей скамейки.
Возвращаться в главный корпус, где электронные тени на окнах защитили бы от света, я не собирался — я убеждал самого себя, что со мной все хорошо, что у меня нет приступа, что я просто не выспался перед экзаменом, переволновался и слишком устал.
Я сидел так довольно долго, сутулясь и прячась от солнца. Наверное, я был похож на пьяного вдрызг студента, решившего отпраздновать неожиданно высокий балл на скамейке в двух метрах от главного здания, однако меня никто не трогал, никто не пытался со мной заговорить.
Прошел, наверное, час, прежде чем я решился посмотреть на солнечный свет.
Глаза уже не болели, а зеленая аллея у главного здания не казалась засвеченной, как на антикварной фотографии. Я откинулся на спинку скамейки, подставив ветру лицо, но никакого ветра не было.
Аллея перед входом пустовала.
Я оглянулся, не решаясь вставать. Я по–прежнему боялся, что упаду в обморок. Нога затекла, я помассировал икру и тут услышал чьи–то голоса.
Две девушки вышли из здания и, оживленно обсуждая что–то, пошли к столовой, в колышущуюся тень от обступавших дорожку деревьев.
Лида!
Я вздрогнул, тут же забыв об онемевшей ноге. Мне хотелось догнать ее, схватить за плечо, но я продолжал сидеть, глядя на то, как девушки медленно уходят в тень. Анна даже не стала демонстративно отворачиваться — меня просто не видели, я для них не существовал.
— Лида! — крикнул я, и девушки остановились.
Лида удивленно обернулась и откинула упавшую на лоб прядь.
