Я небрежно взял суазор со стола.
На экране высветилось имя Лиды — и ее старый снимок из соцветия, на котором она стыдливо прятала глаза.
«А это что за корабль?» — спросила Лида, продолжая прерванный много лет назад разговор.
К сообщению была приложена фотография некрасивой космической баржи.
Я долго смотрел в суазор, картинка на котором вздрагивала и расходилась кругами, как отражение на волнах. Экран сбоил, и я не мог попасть по кнопкам пальцем.
Лида все еще думала обо мне.
Она написала мне с далекой орбитальной станции, вращающейся вокруг черного, притягивающего к себе космическую радиацию шара. Каким–то чудом ей разрешили воспользоваться протоколом для экстренной связи — на полминуты, быть может, даже на мгновение — и все лишь для того, чтобы послать мне этот дружеский «привет».
С большим трудом, постоянно промахиваясь мимо экранных клавиш, я набрал Лиде ответ:
«Атрей?»
«Вовсе нет, — написала Лида через минуту. — Они, правда, похожи — как близнецы–братья. Это Ахилл, и я теперь там. Ахилл уходит через два месяца».
«Со станции?» — спросил я.
«С Земли».
Я выронил суазор.
В тот миг я пробудился. В новостях говорили о новых системах компенсации перегрузок — стереоскопическое изображение неприятно дергалось с расходящейся амплитудой, изображая тряску при взлете корабля, — а я вскочил с кровати, отрубил электронные шторы и открыл окно, едва не вырвав заедавшую, вросшую в пластиковую раму ручку.
В глаза мне ударил свет настоящего дневного солнца, подул пыльный ветер, в комнату ворвались чьи–то голоса и гул проносящихся по дороге машин.
Вскоре я бежал по улице к ближайшей станции, впервые после возвращения чувствуя себя живым.
Я купил цветы — семь едва раскрывшихся алых роз. Скоростной маглев казался мне медлительным, как суточный ритм планет, и когда я наконец добрался до нужной станции, то вылетел из вагона и понесся со всех ног, будто бы оставалось лишь двенадцать минут на то, чтобы ее увидеть.
Я без труда нашел дом Лиды, поднялся на лифте и застыл у двери ее квартиры.
В коридоре стоял тревожный сумрак — можно было подумать, уже надвигается ночь, и кольцо из прозрачного газа над планетой медленно теряет цвет, уступая космическому мраку и звездам.
Я потянулся к звонку. Нас с Лидой разделяла пара мгновений, которые недавно были миллионами миль.
Но я колебался.
Я опустил руку.
Меня трясло, как от холода. Я вновь поднял руку, и пальцы задрожали. Необъяснимая и пугающая сила мешала мне нажать на кнопку звонка.
Лида была рядом, за дверью. Она ждала, когда я приду.
Я постарался успокоиться и закрыл глаза.
В коридоре было тихо.
Лифт стоял на этаже, никто не выходил из квартир, закрытые шторами окна останавливали свет и звук — я провалился в вакуум, вернулся в вечную пустоту.
Я переложил букет в другую руку и с заметным усилием, преодолевая непонятное сопротивление, надавил на маленькую пластиковую кнопку.
Я ничего не услышал.
Надо мной стояла тишина.
Лида.
От волнения я сжал в руке букет, и что–то больно укололо мне в палец.
23
Я тут же отдернул руку и размазал по коже капельку крови.
Чувство тошноты прошло.
Похожий на антенну обломок оказался острым — им без труда можно было разрезать кожу. Я понятия не имел, как не увидел его раньше.
И тут меня осенило.
Я быстро взглянул на камеру, электрический глазок которой невозмутимо таращился в стену над кроватью.
Заметили?
Я мог лишь надеяться, что нет.
Я сунул антенну в правый рукав, проткнул ею складку ткани, закрепил, как значок, и вернулся на кровать.
Свет горел, камера неотрывно смотрела на меня.
22
Ее рейс отменили. Ее перевели на другой корабль. Все было просто — такое случалось не раз.
Но я не мог в это поверить.
Помню, как она открыла дверь, как приветственно поцеловала меня в щеку, и как мы замерли, стоя друг против друга — я с букетом алых роз в руке.
— Столько лет! — сказала Лида.
— Это тебе, — сказал я, протягивая букет.
Лида предложила выпить чаю, мы сели за стол и — замолчали. Было столько всего, о чем я хотел ее спросить, но я сидел, глядя в затененное окно, и не говорил ни слова.
— А куда ты предлагал сходить? — спросила Лида, вставая.
Она прошлась по комнате, взволнованно потирая плечи, остановилась у кухонного стола.
— Не знаю, — ответил я. — Я думал, может…
— Звездный театр? — подсказала Лида.
— Да.
— Честно говоря, я так устала от всего этого звездного…
Лида утомленно прикрыла глаза.
— Понимаю, — сказал я.
Лида подошла к окну, поправила стянутые на затылке волосы, коснулась настенной панели, отключающей электронные шторы, и тут же отдернула руку, как обжегшись.
— Хороший день сегодня.
Лида снова опустила на стекла тень.
— Но я так и не могу ко всему этому привыкнуть. Столько пространства и людей.
Она повернулась ко мне. Глаза у нее были тусклыми, погасшими.
— Мне кажется, я долгое время была больна.
— Понимаю, — повторил я.
— Ты, наверное, и сам чувствуешь то же самое. Странно, правда? Никогда бы не подумала, что так все и будет. Это совсем не то, чего мы…
Лида достала чашки. Позвякивал фарфор. Длинная тень скользнула по комнате, пролетела по стене и ламинату; темнота на мгновение коснулась ее плеч, черных волос и сгинула, растаяв на свету, — где–то за окном, по далекой эстакаде, уходил от станции маглев.
