— А кто запрещает?
Я прижался к ней. Она сидела не двигаясь, но я чувствовал, что она вновь отдаляется от меня.
На улице было темно. Окно мы закрыли, но в комнате стоял колкий отрезвляющий холод. Цветы в пластиковой вазе поникли в темноте.
— Есть же процедура. Можно написать заявление. Ничего такого. Я даже хотел уйти с «Гефеста», когда мы разминулись на станции.
— Да, — сказала Лида, — а еще ты хотел уйти с технологического.
— А ты ушла. И вернулась.
— Я не понимаю.
Лида сбросила мою руку, встала с кровати и подняла с пола юбку.
— Не понимаю, — повторила она. — Что это изменит? Ты так явно не поможешь своей карьере. Да и потом, это сейчас…
— Что сейчас?
Лида ничего не сказала. Она застегнула юбку, подобрала мятую кофту и натянула ее через голову.
— Что сейчас? — повторил я.
— Это сейчас ты так думаешь. А потом, потом ты поймешь, что все это… — Лида поморщила лоб, — неразумно.
— Неразумно?
Я схватил ее за плечи и повернул к себе. Она подчинялась с безразличным смирением, как будто просто устала говорить мне «нет».
— Быть с тобой — неразумно?
— Я не то имела в виду. Переводиться в такой ситуации на другой корабль… Экипаж «Ахилла» уже укомплектован, даже если тебя и возьмут, то только с потерей разряда, и ты…
— К черту этот разряд! О чем ты говоришь?
Я обнял ее, и она положила мне голову на плечо.
— Я не знаю, — вздохнула Лида. — Я уже ничего не знаю.
— Ты сама–то хочешь, чтобы я полетел с тобой?
Она молчала.
— Лида?
— Еще два месяца, — тихо сказала она. — Почему мы сейчас должны говорить об этом?
— Ты же знаешь, решение лучше принять сейчас.
— Я не хочу принимать никакие решения, — сказала Лида.
— А я хочу, — сказал я.
Мы легли в постель. Она смотрела на меня, улыбаясь. Я гладил ее по волосам.
— Лида… — прошептал я, и она замерла, ожидая. — Лида, скажи мне, а почему…
18
— Зачем ты мучаешь меня?
Я лежал, отвернувшись от камеры, прожигавшей насквозь.
— Таис! — крикнул я. — Выключи свет!
Мне никто не ответил.
— Лида?
Под потолком щелкнул невидимый выключатель, и комната погрузилась во тьму.
17
Время, отпущенное нам, пролетело быстро. Казалось, все вокруг — все эти ночи, и дни, и город, переставший пугать огнями, и криком, и шумом дорог, и Лида, которая была со мной, и только со мной — лишь привиделось мне во время нейросеанса.
Я перестал думать о войне. Я впервые не хотел улетать с Земли.
Но потом подошло время. Нас ждала пустота, исчерченный пунктирами рейсов открытый космос, «Ахилл».
Мы сидели в тесных неудобных креслах, пока корабль, вырвавшись из гравитационного колодца, выходил на орбиту Земли. Лида смотрела на меня, и по ее глазам я видел — она до сих пор не верит в то, что мы вместе. Перевод, вопреки опасениям, легко одобрили — кто–то из команды «Ахилла» получил преждевременное повышение, а я потерял обещанный мне второй разряд и четыре месяца отпуска на Земле.
И вот я снова на корабле, в тесной рубке, где мы едва не касались друг друга плечами. Я боялся, что за отпуск в Москве успел привыкнуть к огромным открытым пространствам, к облачному небу, к дождю, к ночной темноте, лишенной звезд, однако теперь все это представлялось странным и стремительным сном — из тех, которые сразу же забываются на рассвете.
Я вернулся домой.
Красные огни в стенах погасли, и отсек залил голубой свет — как в холодильной камере. В узком, подобно бойнице, иллюминаторе поднималась во тьму сверкающая корона Земли.
— Расчетное время — двенадцать минут! — сказал первый пилот, уставившись в рябящий экран.
Капсула для экипажа в «Ахилле» была еще меньше, чем на предыдущем корабле, — коридор тянулся всего на дюжину метров и походил на гулкий воздуховод в небоскребе, а в рубке нам приходилось протискиваться к креслам по очереди.
— Десять минут.
Корабль по заведенной последнее время традиции управлялся с Земли, и мы ждали, когда нам разрешат подключиться к нейроинтерфейсу.
— Девять минут, — сказал первый пилот.
Он выглядел как мой ровесник — может, на год или два старше — и вел себя уверенно и деловито, тщательно выполняя служебную инструкцию, точно робот. Я не сомневался, что это первый его полет в должности пилота.
— Восемь минут!
Я вспомнил практические занятия по нейроинтерфейсу и экзамен, который сдавал вместе с Лидой, когда потерялся в созданном собственной фантазией лабиринте. Сейчас, как и тогда, места рядом с Лидой были заняты — мне достался самый последний в ряду терминал, у крохотного иллюминатора, в котором не было видно ничего, кроме тонкого лимба Земли.
— Пять минут, — сказал пилот, проверив крепление ремней безопасности.
Он нервничал — так же, как и Лида на том злополучном экзамене.
Я с трудом повернулся — ремни, как сведенные от напряжения мышцы, плотно обхватывали мне грудь — и посмотрел на Лиду. Она поправляла волосы, стянутые на затылке в пучок. Почувствовав мой взгляд, Лида сощурилась и качнула головой в сторону сидящего рядом пилота, пытаясь что–то сказать.
Но я не понимал.
— Три минуты!
Я подумал — а с чего вдруг пилот решил считать время? Так советуют делать в инструкции или же звук собственного голоса помогает ему справиться с волнением? Интересно, как вел бы себя на его месте я?
