Я снова вспоминаю это и снова.
В изрезанных морщинками, точно каньонами, щеках отца, коричневых от загара, скопилась белая пыль, словно там у него тоже была зима, и перевалы перекрыло.
Отец курил, отрешенно глядя вдаль, в его голубых глазах отражались горы. Так я его и запомнила – с горами в глазах. Папа, папа. Я люблю тебя.
Он и был эти горы.
* * *Снег уже сошел кое-где. Местами. Когда они прошли перекресток, начало темнеть. Воздух стал тягучий и серый, словно наполненный сумеречной водой. Тени исчезли.
– Индеец, па, – сказала Бетти. Она вела корову, тянула на веревке. Одноглазая дергала головой и все норовила взять левее, в сторону мертвого глаза. Натягивала веревку.
– Что индеец? – безразлично отозвался отец.
– Тот, без ног… Ты его больше не видел?
Отец молча шел, ведя в поводу Дюка, их старого мерина. Потом сказал:
– Нет.
– А когда ты вернулся? – Бетти почему-то с замиранием сердца ждала ответа.
– Я видел только волка.
Белые перевалы, снег, черные проталины, синеватые, словно в изморози, горы.
Дорога тянулась. Я слезла с лошади и повела корову. Мы вели ее с отцом по очереди, потому что одноглазая все норовила пойти влево, как корабль без маяка.
Если бы корова решила от нас сбежать, то через пару дней пришла бы на то же самое место.
Вообще, коровы они ведь сложные, да?
Не про всякого человека такое скажешь. Бывают и совсем простые люди. Вот я, например, даже проще, чем корова. Руки простые, ноги простые. Даже лицо простое, что мне совсем не нравится. Сердце простое.
А внутри у меня такой бурелом, что даже страшно.
Я сама пугаюсь.
Вот как такое может быть? Сердце простое, а душа перепутанная.
Мы пошли. Словно караван, уводящий путников через белую пустыню. Мне про эту пустыню Платон рассказывал, что в городе на крыльце сидит. Мол, ему один надежный человек поведал, который там был и все видел своими глазами. Это совсем недалеко от нас, к западу и немного на север. Сотня миль. Или чуть больше.
Там воды совсем нет. Ни капли. Иначе бы вся эта пустыня превратилась в одно твердое гипсовое поле. И лошади, и люди сломали бы тогда ноги.
Я закрываю глаза и представляю.
Мы едем с Джеком. Лошади ступают осторожно, ставят ногу в гипсовой пыли. Взлетает облачко.
* * *Снег в предгорьях. Мохнатые лапы елей.
Старый мерин Дюк идет шагом. Винтовка лежит поперек седла. В черной шкуре мерина искрятся седые шерстинки.
Бетти снова вспомнила того индейца, без ног. Зеленое пончо на плечах. Одеяло в дырах и в черных пятнах. Бетти вдруг поняла, что это была кровь, которую не отстирали. Точно, кровь. И возможно, то была кровь белых людей.
Тогда мы его и увидели.
– Мормон? – Отец произнес это вслух.
Человек был в черном вытертом пальто, прямой, как палка. По осанке – наездник, опытный, а по факту – у него даже лошади не было. Незнакомец шел пешком, аккуратно переставляя длинные ноги.
Шляпа у него была круглая, как мормоны носят.
И лицо священника. Многотерпеливое.
Отец поднес пальцы к шляпе, кивнул.
Незнакомец смотрел на него, не мигая. И не отвечал. В какой-то момент это уже стало невежливым, но незнакомец вдруг медленно поднял руку и коснулся края шляпы. Жест был почти незаметным, но он был. Приветствие состоялось.
Мне показалось, отец и незнакомец друг другу не понравились.
Если бы мне предложили сравнить Мормона с каким-нибудь животным, я бы выбрала волка.
Я бы хотела выбрать сурка, потому что Мормон часто стоял, вытянувшись и глядя на восток, но это самое смешное, что можно придумать.
Мормон был хищником.
Хотя и сдерживал себя, сколько мог.
Но однажды он все равно был вынужден превратиться в волка, сбросить личину – и убивать.
* * *Мы подошли к мосту. Совиный ручей, так его называют. Перейдем его и там до ранчо прямая дорога. Через час будем дома.
– Папа… – сказала Бетти. Она нахмурилась.
– Что?
– Там индеец.
Бетти увидела, как индеец отбросил одеяло и встал на ноги. В руках у него была винтовка.
– Па…
– Ну, что еще?
– Только это, кажется, другой индеец.
Отец вскинул винтовку.
– Беги, – сказал отец. Голос его страшно изменился, словно взлетел над горами и реял, раскинув крылья, как белоголовый орел. И из этой страшной высоты раздавался искаженный эхом голос отца.
Беги, Бетти. Бетти, беги.
И тут Бетти увидела второго индейца. Он был совсем рядом, непонятно, как так близко подобрался. Рослый, черные густые волосы перевязаны красной повязкой. Близко посаженные глаза.
Индеец натянул лук.
– Папа! – крикнула Бетти. Индеец выстрелил, но отец успел пригнуться. Стрела пролетела над самым ухом девочки.
Отец выпрямился. Схватил Бетти за плечо и потащил за мерина. Старый мерин Дюк заржал, когда в его круп вонзилась стрела. Конь побежал, тяжело переваливаясь по снегу, оставив людей без преграды для стрел. Отец выругался.
Бетти увидела, как отец взводит курок. Лицо его побледнело и заострилось.
– Папа! – закричала она. – Кто это, па?!
– Апачи, – сказал отец. – А… – Он вдруг булькнул и захлебнулся. Мотнул головой, медленно выплюнул кровь.
Он поскользнулся и упал на колено. Из его шеи торчала стрела. Еще одна появилась в его груди, в плече… Его утыкали, как подушечку для иголок. Вот что я в тот момент подумала. Подушечка для иголок.
Но он все не падал.
– Бе… ги… – сказал он.
Беги, Бетти. Бетти, беги.
Я не могла тронуться с места. Ну же, ну…
Отец начал поднимать винтовку. Она выпала у него из рук. Он снова поднял ее, на стволе был слой снега. Отец пошатнулся, дернул головой, потом зачем-то стер снег со ствола ладонью. Медленно и тщательно.
Словно это было важно. Из него торчали десять стрел, из ран текла кровь, а он стирал снег.
Словно без этого винтовка не могла стрелять.
– Папа! – крикнула я. Я видела, как апач бежит по снегу. Отец приставил приклад к плечу, сломав одну из стрел. Приложился щекой, прицелился.
В следующее мгновение индеец, пробегая, хлестнул его копьем, как плетью. Отец упал на бок, винтовка отлетела в сторону, взрыхлила снег. Но так и не выстрелила. Нас убивали, а мы даже ни разу не выстрелили в них. Индеец засмеялся. Отец медленно оттолкнулся одной ногой, другой. Он был словно в другом времени. Глаза его остекленели. Снег вокруг пропитался кровью. Отец продолжал шевелиться, его разворачивало вокруг оси, словно он рисовал в снегу бабочку. Индеец закричал что-то свирепое. Второй апач подбежал, коснулся отца и тоже что-то закричал. Отец умирал.
Беги, Бетти. Бетти, беги.
Винтовка откатилась в сторону. Я видела ее приклад, окованный латунью, медный глаз в снегу. Вокруг потемнело. Я сделала шаг и другой, наклонилась над винтовкой. Протяни руку и возьми ее.
Я протянула руку. Рука вдруг уперлась в стену. Я повернула голову и поняла, что все еще держу веревку,
