– Но я не люблю ее. Соню люблю.
Гордей приготовился к полному разносу, какие порой получал и за менее серьезные проступки, но Яков не стал орать, брызгать слюной и громить кулаками стол. Он откинулся на спинку и расплылся в ехидной улыбке, став похожим на хитрого моржа.
– Не вопрос, люби кого хочешь. Сердцу, как известно не прикажешь. А детей наделаешь той, кому я велю. Нам нужен здоровый приплод, а не бездарные приживалы. Что умеет твоя Соня? Чему учат музейщики своих баб – раздвигать ноги и стирать обноски? Это и наши бабы умеют. А еще могут лечить, паять платы, варить под углом и много чего еще, так что и думать не смей об этой девке. Не хватало еще подцепить какую-нибудь дрянь. Впрочем, одну дрянь ты уже подцепил, – старик усмехнулся, – но от нее я вылечу мигом. В Диораму больше ни ногой. Это приказ, понял?
Гордей молчал дольше обычного, но наконец изрек:
– Так точно.
* * *Идущий под уклон мост напоминал реку из блестящего металла. Странник не любил этот путь, предпочитал ходить понизу, через рынок, – слишком уж открытое место, да и солнце слепит, отражаясь от сотен окон и зеркал, но ничего не поделаешь – спешка.
На боку темно-вишневой малолитражки серели дырки от пуль, триплекс покрыла паутина трещин. Молодая женщина в деловом костюме как будто спала, откинувшись на водительское кресло. На изрешеченной блузке не было ни капельки крови – бедняга умерла задолго до того, как рядом кто-то устроил перестрелку. Позади в детском кресле сидел малыш в синем комбинезоне. Судя по пустышке во рту, он встретил смерть в спокойном сне, не проснувшись даже когда воздух рвал рев сирен и клаксонов.
В тот день мама привела Гордея на обследование – он рос чахлым и часто болел, и это, как ни странно, его и спасло. Прививки, анализы, процедуры – кто-то назовет вторым домом школу, а для ребенка им стала вторая детская поликлиника в укромном дворике напротив площади.
Собирались делать УЗИ, а перед этим врач заставил съесть сметаны или выпить сырое яйцо. Зачем – не ясно до сих пор, в медблоке университета бойцу не раз приходилось сталкиваться с ультразвуком, но глотать ничего не принуждали. Хотя сейчас он за милую душу съел бы ведро сметаны и запил десятком яиц, но тогда от кислой жижи в прямом смысле тошнило.
Малец начал хныкать, капризничать и приготовился обороняться излюбленным оружием всех недовольных карапузов – диким криком на весь этаж. Тогда врач сказала, что если будет хорошо себя вести, покажет такое, чего еще не видел ни один его сверстник, да и не все взрослые сталкивались с подобным. И не обманула.
Гордей вмиг забыл о тяжести в животе и мерзком послевкусии, едва спустился на нулевой этаж и увидел громадную зеленую дверь с поворотным колесом. И тут же повис на нем, прося показать, что внутри, но девушка строгим голосом ответила, что дверь откроется лишь во время большой беды. Кто же знал, что она уже на пороге и занесла костлявый палец над красной кнопкой.
* * *– Ублюдки совсем охерели.
Яков сплюнул и хлопнул по обгоревшей крыше электоромобиля. Крейдеры долго вели его, прежде чем напасть. Кинули шипы под колеса, а когда диски высекли последние искры – забросали зажигательной смесью. В салоне с двумя бойцами находилась Валя Иванова – медсестра, совсем юная светловолосая девчонка, которая любила напевать, накладывая швы, и мелодичное мурлыканье помогало лучше любого наркоза.
Отряд направлялся к музейщикам – у главы общины заболела дочка: то ли острое отравление, то ли приступ аппендицита, в любом случае, ждать было нельзя, вот и отправили машину. Парней приставили для охраны – не отпускать же красавицу в город одну. Они ехали не убивать, а спасать, а их сожгли живьем.
Рация зашипела, сквозь помехи пробился встревоженный голос:
– Нашли их. Окопались в квартире неподалеку. Палить перестали, похоже, патроны кончились. Берем?
– Нет. Ждите.
Гордей разглядывал потертости на дерматине – каждая напоминала то очертания Черного моря, то дубовый листок, то разлитую краску. Взгляд мужчины не выражал ничего, кроме напряженной готовности – за минувшие пять лет никто не видел в его глазах иного. Лицо – маска, тело – мраморное изваяние, и только пальцы вприпрыжку вытанцовывают на рукояти ТТ.
– Оставь, – учитель протянул изогнутые ножны. – Возьми вот это.
Скопленное оборудование и опыт мастеров превратили стальной лом в полутораметровый скальпель, рассекающий кожу и плоть собственным весом, а в умелых руках шинкующий кости как капусту. Руки мужчины были умелыми.
– Твари должны дрожать. Это не месть. Это не казнь. Это знак. Предупреждение. Пусть запомнят его надолго.
– Так точно, – без намека на эмоции отчеканили в ответ.
– Приступай.
Когда вопли стихли, командир осмотрел комнату и кивнул. Пожалуй, старик впервые остался доволен результатом. Пол, стены, потолок – все в бурых брызгах, а посреди заваленного обрубками и требухой зала – оцепеневший ученик. Он сделал свою работу – сделал как надо – и замер, отключился, словно станок с ЧПУ по завершении программы. С кончика меча в лужу на паркете падала кровь – кап-кап-кап – и больше ни единого звука.
– Что чувствуешь? – спросил наставник.
– Вонь.
* * *После разговора в оружейной Гордей ни разу не встретился с Соней, хотя чувства еще не угасли. Пройдет много лет, прежде чем костер в душе превратится в блеклые уголья, которые утонут в илистой мгле.
Он не боялся ничего, кроме гнева командира, и полностью порвать поводок не удалось до сих пор. Мужчина разучился мыслить и действовать без оглядки на мнение старика: что он скажет, если поступлю так? Как отнесется, когда сделаю этак? Вот и сейчас, меряя аллейку чеканным шагом, он с трудом понимал, зачем идет на рокот ветряков. Ему бы ничего не сделали, если бы послал гонцов куда подальше или вовсе перебил – не смогли бы, как бы ни старались, ведь из волчонка вырастили не волка, а волкодава. Уйдя полгода назад, Гордей не вернулся лишь потому, что Яков не велел, а отпустить столь ценный кадр пришлось по одной простой причине: он стал опасен для своих же.
* * *Прошлой зимой шуховцы потеряли весь урожай. Какие-то уроды (какие именно, так и не выяснили, но пеняли на крейдеров) взорвали теплицу. Сперва думали, часовые прозевали врага и подпустили в упор. Яков так рассвирепел, что без суда и следствия приговорил парней к расстрелу. Слава богу, земля успела промерзнуть, и пока бедолаги долбили канавы, выяснилась страшная правда.
По зданию издали отработали из
