– Придет, наверное. Так уже бывало – он к утру не возвращался, а на следующую ночь приходил. Удачливый он. Только что-то последнее время ему не везет.
Хват так и не вернулся – ни на следующую ночь, ни через неделю. А спустя еще неделю его жена умерла в лазарете. Перед смертью она бредила, звала то мужа, то сына.
Начальник охраны станции Краснопресненская задумчиво смотрел на лежащую перед ним бумагу. Уже третью неделю он не мог решить, что ему делать с этим документом.
«Секретный рапорт сталкера Ганзы Соленого. Вышел с Краснопресненской. В Зоопарке, как всегда, неспокойно. Удалось разведать территорию вплоть до Планетария. Обнаружил в нем гнездо пауков. Решил его выжечь, так по мне какой-то чудик стрельбу открыл вместо того, чтоб помочь. Ну, пришлось и его заодно успокоить. Не знаю, кто он такой и чего ему от меня надо было. Хотел обыскать тело, но набежали мутанты из Зоопарка, пришлось спешно уходить. Считаю дальнейшие поиски в том направлении бесперспективными, собираюсь в дальнейшем обратить внимание на окрестности Новинского пассажа».
Начальник потребовал к себе заместителя и спросил:
– Что там за историю ты рассказывал – насчет пропавшего сталкера с Баррикадной?
– Двух сталкеров, – уточнил заместитель, который непонятным образом ухитрялся быть в курсе всего, что происходило на близлежащих станциях. – Сначала у них стажер пропал, потом опытный сталкер – с промежутком в неделю примерно.
– И что думаешь об этом? – пытливо спросил начальник.
– Что ж тут думать, – понимающе улыбнулся заместитель, – Зоопарк рядом. Малейшая оплошность – и все, привет родителям.
– Да, – успокоившись, вздохнул начальник охраны, – тут нужна бдительность и еще раз бдительность.
И, когда зам ушел, кинул рапорт в печку на растопку.
Игорь Осипов
Слепой
Тяжело быть непохожим на других… Тем более, если непохожесть заставляет чувствовать себя ущербным.
Еще страшнее стать непохожим на других, шагнув дальше остальных по лестнице эволюции. Ведь там еще никто не бывал…
Он всегда ненавидел такие моменты – с самого детства. Когда зрение выключалось, Савелий чувствовал себя совершенно беспомощным. Хотя его всегда окружали звуки, множество звуков. Это было единственным источником, откуда его изголодавшийся мозг мог получать информацию. И он жадно впитывал звук, собирая в знакомую картинку, дополняя запахами и, по возможности, пробуя предметы на ощупь. Как же доктор называл болезнь? Гемералопия. Название звучало как заклятие, наложенное на него страшным волшебником. В детстве он именно так и считал. И, наверное, неделю пытался выучить это корявое слово и еще столько же – проговорить без ошибки. Предполагая, что если он его произнесет правильно без запинки десять раз подряд – это его расколдует. А то, что по-другому этот недуг называется куриная слепота, совершенно не удовлетворяло его детское любопытство. Он не знал, что такое курица и чем это создание провинилось, чтобы ее так наказали, как, собственно, и не знал, в чем виновен он сам. А то, что он тогда услышал из объяснений врача маме о наследственности и экологии, окончательно его запутало.
Так как рос он на благополучной станции, на которой, по меркам нового мира, недостатка в освещении не было, особого дискомфорта Савка не испытывал. А в темные закоулки, и тем более в жерло тоннеля, похожее на пасть огромного червя, проглатывающего все и вся в него попадающее, парня было не заманить никакими играми и обещаниями. Сверстники постоянно потешались над ним, а самые отъявленные хулиганы, которые не могли спокойно пройти мимо слабости другого, подлавливали и утаскивали сопротивляющегося Савку в темноту, громко смеясь там над его попытками найти выход на ощупь. Болезнь и определила всю его последующую жизнь, крепко привязав к станции и к свету. Мальчишки, выросшие с ним вместе, уже давно нашли себя в престижных профессиях, которыми были сталкерство, диггерство да еще военная служба, а его, как правило, пренебрежительно или, в редких случаях понимая, что он в этом не виноват, и жалея, называли слепым. Слепой – эта кличка намертво приклеилась к нему, стала родной, и только мать да близкие друзья помнили его настоящее имя. Жизнь заставила заняться коммерцией. Небольшой лоток с мелким товаром, обмененным с проходящими мимо их станции торговцами или добытым сталкерами с поверхности, давал небольшой, но постоянный доход.
Запас товара приходилось пополнять, как он ни старался вести дела, не выходя из дома, как ни противился этому, все-таки иногда ему приходилось покидать свой светлый и уютный мир: находились дела и на других станциях. Савелий прибивался к проходящему каравану, и караванщики, видя его беспомощность, усаживали его вместе с поклажей на дрезину, посмеиваясь и называя ценным грузом. Не бесплатно, конечно. (Мир был мал, а для Савелия казался еще меньше). И он сидел, вытаращив глаза, пытаясь собрать в единую картинку мелькание фонарей. Но тщетно: смутные блики давали информации не больше, чем грязные разводы на стенах его родной станции. Оставалось только смириться и терпеливо дожидаться прибытия на конечный пункт путешествия и слушать. Вцепившись руками в жесткий металлический поручень, он весь превращался в слух. Шарканье ног охранников, идущих рядом с дрезиной, мерное постукивание колес на стыках рельсов, капель просочившейся воды, а иногда попискивание крыс давали ему некоторое представление о месте, в котором он в тот момент находился, и он лишний раз убеждался, что место это ему совершенно не нравится и ему смертельно хочется назад на свою светлую станцию.
Этот вояж ничем не отличался от предыдущих поездок. Переход хоть и был длиннее, чем обычно, но тоннель считался спокойным и не сулил никаких неприятных сюрпризов. Савелий привычно сидел, откинувшись назад, среди тюков с товаром, закрыв глаза, чтобы его не отвлекали фонари, он был весь поглощен своим занятием, напряженно пытаясь уловить малейшие звуки. Что-то на этот раз было не так. Вот только что? Вроде те же тихие разговоры, шаркающие шаги, перестук колес, легкое завывание ветра в вентиляционных шахтах… Слепой напрягся, прислушиваясь к словам начальника каравана. Охрана ничем не выказывала ни напряжения, ни страха, как всегда, но люди внимательно осматривали стены, вполголоса обсуждая отсутствие крыс уже на протяжении нескольких сотен метров. Точно, крысы! Он уже давно не слышал их мерзкого писка. Вот что ему не давало покоя.
Резкий толчок прервал его размышления. Дрезина внезапно остановилась, сверху при торможении сорвалась коробка и увесисто врезала ему по затылку. Задвинув на ощупь поклажу назад, Савелий открыл глаза, надеясь хоть что-нибудь разглядеть. Напрасно. Только пятна и круги перед глазами замельтешили от направленных в разные стороны фонарей. Он привычно зажмурился, пытаясь уловить разговор ушедших вперед охранников. Судя по их словам, поперек рельсов лежало тело крысы внушительных размеров, около метра от кончика хвоста
