На троих у них был один пистолет и ружье. Ни охотиться, ни воевать они не собирались. Их задачей было побыстрее загрузить уголь – и назад на всех парах.
Покинули больницу через приемный покой, где крыльцо перегорожено баррикадой с колючей проволокой. Тут был высокий пандус, куда раньше въезжали «скорые».
Сейчас снаружи стоял их грузовик. Больница, хоть и называлась Центральной, находилась на окраине шахтерского города, который ныне населяли гротескные подобия людей и животных.
Тут было не так далеко до шоссе, которое шло на север. Как ручейки от реки, кое-где отходили от него гравийные дороги к предприятиям, дававшим когда-то главный товар этого региона, о котором слагались стихи и песни, которому возносилась хвала, как кормильцу. Уголь.
В последние годы его активнее добывали не в городах (под которыми запасы были истощены), а в сельской местности. Пробираться в темноте по убитой дороге, перегороженной разбитым транспортом, да еще на старом грузовике – удовольствие небольшое. Фары включили на самый минимум, чтобы не слишком выдавать свое местоположение.
До места добрались без приключений.
Ехали молча, стараясь особо не глазеть по сторонам. Все слова давно были сказаны, и других, кроме матерных, у них в головах не осталось. А те что толку-то повторять в который раз? Шибздец, он и есть шибздец.
Днем они не проехали бы и километра, не помог бы даже металл кабины. Зоркие глаза заметили бы их с неба. Что-нибудь бросилось бы под колеса, машина бы встала, и они были бы разорваны в мелкие клочья. Теми, кого лучше не называть.
Сухопутные твари гораздо менее опасны, чем летающие, но тоже могли встретиться. К счастью, и они более активны днем.
Вскоре показались знакомые всем троим здания Шахты. Основательно порушенные взрывной волной и частично выгоревшие.
Угольный склад не пострадал ни от вспышки, ни от самовозгорания – дожди, видимо, тушили, а все эти годы были сырее некуда. Особой жары не бывало, солнце почти не выглядывало.
Ветер год за годом засыпал его землей, теперь наверху кучи росла трава и карликовые деревья, такие уродливые, что все трое старались обходить их стороной.
Конечно, хранившийся под открытым небом каменный уголь из-за выветривания и окисления потерял в своих свойствах. Но для них сойдет и такой. Они не сталь собирались плавить.
Подкатили к самой куче, взяли лопаты и начали кидать.
При этом ружье всегда было под рукой. Конечно, работать в темноте тяжело, но свет только привлечет ночных тварей, а вовсе не испугает их. Даже фонарями старались зря не светить.
Работали молча, лишь ухая и кряхтя.
Только раз, когда вступило в больную спину, горный мастер позволил себе сказать, что он думает об этой поездке.
– Задолбало все. Чего таких старых-то послали? – проворчал пятидесятилетний мужик, отправляя в кузов очередную лопату черных комков. – Ведь есть и помоложе.
– Молодые пусть живут, – возразил Сиделец. – А нам уже по фигу.
Сам он явно не младше. И кашель у него такой, что еще десять лет назад думали – не жилец.
Хотя погрузка была еще не закончена, Михалыч залез в кабину и начал прогревать установку, из которой сразу полезли клубы дыма. Видать, что-то ему не понравилось, он высунулся и прислушался.
Действительно. Уголь исправно превращался в газ. Но мотор не запускался, только чихал.
– Кажись, движку капут, – предупредил товарищей Михалыч. – Я погляжу, а вы грузите.
– Ну, ты умник. Мы будем кидать, а ты будешь вид делать, – процедил сквозь зубы Лыков.
Любая работа со стороны кажется выполнимой за меньшее время. Светлая полоса уже появилась на горизонте, когда погрузка была наконец закончена. Но движок так и оставался мертвым. Весь в машинном масле, с непокрытой головой и без рукавиц, Михалыч в очередной раз перевел дух.
– Давай быстрее! – торопил его бывший охранник. – Я тут чьим-то обедом стать не хочу.
– Еще полчаса.
Но и через сорок минут мотор не заработал. Утро уже вступило в свои права.
– Вы, блин, глядите! – зашептал Баранов, указывая куда-то на горизонт. – Летят!
Они увидели в небе три черные точки.
– Атас! – произнес Михалыч и залез в кабину. Через секунду мотор, над которым он колдовал так долго, заработал.
– Садитесь, блин! Прорвемся, пока они квелые. Они еще не видят ни шиша.
– Ты че, под монастырь нас подвести хочешь? – заорал Лыков. Голос его дрожал. – Да они нас с дороги собьют и расклюют, как семечки. Спрячемся где-нибудь тут и пересидим.
– Точно, – согласился горный мастер. – Побежали! Тут устье всего в трехстах метрах. Пересидим в шахте до вечера.
И оба кинулись к низкой бетонной постройке.
Михалыч посмотрел вслед, сплюнул и выпрыгнул из кабины, что-то зло бормоча сквозь зубы. И пошел за ними.
Надшахтное здание конвейерного ствола было небольшим, не крупнее какой-нибудь каптерки. Несведущему и в голову не придет, что темнеющий проход уходит вниз, в огромные лабиринты горных выработок.
Ворота сорвало еще тогда, взрывом.
Не задерживаясь возле выхода, спустились по стволу, у которого был небольшой наклон, метров на пятьдесят. Свет с поверхности сюда уже не проникал. Тут ствол пересекался с одним из горизонтальных штреков (их соединяла сбойка), и была площадка – сход с ленты. Тут и остановились.
– Темнеет сейчас рано, – сказал Серега, усаживаясь на рудничную стойку (их тут был целый штабель), – подождем часов до восьми и поедем.
Баранов кивнул, а Сиделец ничего не ответил, только зашелся в надсадном кашле.
Время тянулось медленно. Чтобы как-то его скоротать, завели разговор. И про то, как страну надо было обустроить, и про то, кто виноват, что до этакого докатились. Михалыч больше слушал, лишь иногда вставлял слово, всегда веское. Например, про Борьку-алкаша, который всю Россию пропил.
– А помните, как вы меня сцапали, мужики? – сменил тему Михалыч.
На несколько секунд установилась полная тишина.
– Блин, сколько лет прошло, а ты все дуешься, – хмыкнул горный мастер.
– Полтора червонца, как с куста, – кивнул Сиделец. – Но помню все, как вчера.
– Да не обижайся ты, Михалыч, – произнес бывший охранник. Ни разу за время, что они жили в больнице, Сиделец не поднимал эту тему.
– А я ведь новую жизнь хотел начать, – продолжал Сиделец. – ГРПушником1 устроился. Четвертый разряд собирался получать. И тут вы меня ловите на площадке. И сразу не выговор, а деньгами наказали.
– Ты это… не серчай, дружище, – вкрадчиво заговорил Баранов, – но «Правила внутреннего распорядка» не я выдумал. Ты ж вышел на поверхность через пять минут после конца рабочего дня.
– Ну, – кивнул Михалыч. – «После», а не «до».
– А ты что, телепортацией владеешь? – поднял вверх указательный палец горный мастер. – От места, где ваш участок монтажные работы вел, до выхода надо еще пятнадцать минут добираться. Даже на электровозе. Свое рабочее место ты оставил минимум на десять минут раньше. А
