— Бегом в дом — лечиться! Не хватало еще, чтобы доктор заболел, — крикнул начальник полярников, и весело смеясь, схватив кресло с Борисом Борисовичем, все быстро пошли продолжать обмывать ордена.
Когда вновь налили, Евгений спросил:
— Борисыч, а что, если не секрет, ты председателю-то на ушко шептал?
— Да-да!.. Скажи!.. — стали просить полярники.
— А я попросил, чтобы директорами Гидромета и ААНИИ были профессионалы-полярники, которые понимают, для чего мы здесь годами мерзнем!.. А то ерунда какая-то получается — уже и полярниками вояки руководят. Пусть уж лучше они со своим гражданским министром разбираются.
— А сделает? — спросили полярники.
— Обещал… — ответил Борис Борисович.
X
Оставшиеся месяцы зимовки прошли без потрясений. Антарктической зимой морозы достигали всего-то минус восьмидесяти градусов и полярники смеялись, что мировое потепление добралось до Антарктиды. Дизель исправно работал, пару раз чихнул и все. Вода закончилась к концу зимовки, и вновь перешли на снег. Спирт не вода — экономили. Все занимались своим делом: изучали погоду и природу планеты. В этом безжизненном, замороженном пространстве, похожем на белый космос, несколько человек делали работу, так необходимую для жизни миллиардов людей, которые где-то там, за горизонтом этой безмолвной пустыни веселились, пили, смеялись, влюблялись, рожали детей, работали, дрались, воевали и убивали друг друга... Но это было так далеко, что для этой маленькой горстки людей казалось чем-то нереальным, несуществующим, а вся их нынешняя жизнь держалась на бесперебойной работе старенького дизеля и на мужской дружбе.
Если и было какое-нибудь действие воды из подледного озера, то оно быстро закончилось. Никаких особых талантов ни у кого больше не проявлялось. Кроме дока, наверное. Он оказался человеком неуемным. Научился печь хлеб. Нашел поваренную книгу и стал пробовать готовить разные блюда народов мира из продуктов, которые были на станции, поэтому у него всегда получалась солянка или капустные щи. Правда, он попробовал лепить пельмени и не обязательно с мясом. Найдя старый православный календарь, стал добиваться от полярников соблюдения постов, что они, вначале, встретили бойкотом, но после прочитанной доком лекции о вреде переедания при малоподвижном образе жизни, увеличения заболеваемости и смертности среди населения богатых стран, где граждане много едят и мало двигаются, с трудом, но согласились, а потом втянулись, и перед Пасхой даже недельку постились, а потом с небывалым подъемом отметили этот светлый праздник, что отходили от него целую неделю, истратив много спирта, и воды, чтобы отпариться в бане. Док еще нашел книжку по мануальной терапии и иглоукалыванию, старательно изучил ее, и стал практиковать на своих товарищах, с хрустом вправляя им позвонки и вкалывая швейные иголки в какие-то, только ему известные точки в их помороженных ушах и белых как снег телах, и так сильно преуспел в устранении всяческих недугов, что к окончанию зимовки заявил: «Я, когда приеду домой, наверное, поменяю профессию. Ну, зачем я буду копаться в чужом рту!» И все согласились, что у дока имеется явный талант в лечении людей.
Евгений все свободное время, что-то писал, чертил графики, считал, вскрикивал: «Есть!.. Эврика!..» Потом рвал бумаги, задумчиво ходил из угла в угол домика и опять что-то изучал на своих приборах. В конце концов, он грустно сказал:
— Я почти доказал, как сигнал послать, но никак не могу его спустить с траектории полета в нужную точку. Чего-то мне не хватает?
— Наверное, той воды! — предложил Костя.
— Ты и правда, веришь в какие-то особые свойства той воды? — спросил его Евгений.
— С точки гидрохимии ничего необычного в той воде нет.
— Вот и я думаю, что ничего особенного в воде не было, но… но, кажется, мне ее очень не хватает.
— Знаешь, и мне, — сказал Костя.
— И мне, — сказал Иван
— И мне, — грустно вздохнул, оторвавшись от ручек радиостанции, Александр.
— А как мне-то ее не хватает! — Оторвался от приготовления пельменей док.
— Я знаю, что надо делать, — тихо произнес, сидевший за каким-то очередным отчетом, начальник полярной станции. Он немножко помолчал — ждал, и торжественно произнес: — Надо ее создать!
— Как? — хором закричали полярники.
— Так вы же профессионалы в своих областях, вот и объедините свои знания. И времени достаточно — еще три месяца зимовать.
Из своего огромного многолетнего опыта работы в условиях Антарктиды Борис Борисович знал, что самое трудное во время зимовки — это отсутствие единого дела, объединяющего таких разных, но таких близких людей. И еще он знал, что когда остается месяц зимовки, полярники перестают о чем-нибудь другом думать, кроме дома.
— А что, Борисыч прав, — сказал Александр.
Следующие два месяца полярники, выполнив свои дневные работы, вечером садились за общий стол и до хрипоты спорили о природе воды и ее влиянии на человеческий организм. Они воду сливали и переливали, что-то добавляли, пробовали растворить, били током разного напряжения, замораживали и размораживали, стучали по ней молотком. Пробовал, полученную в результате таких экспериментов воду, док. Но он никак не мог вспомнить ни одной детали, ни одного своего действия из операции по удалению аппендикса. Про кого-нибудь другого сказали бы, что у человека отшибло память, но док-то не был хирургом, у него нечего было отшибать.
Два месяца, день за днем, полярники упорно создавали новую воду и, наконец, пришли к единому мнению, что никакой особой, «живой» воды в природе нет. Опыты привели к расходу большого количества воды, из созданного в последний день календаря Майя запаса. Полярники грустно признали свое бессилие перед природой, док налепил пельменей, хороших и вкусных. И под эти пельмени, и под спирт, была поставлена точка в научных исследованиях. Все были разочарованы, кроме начальника станции, который знал, что таким образом спас коллектив от возможных взаимных претензий, склок и ссор в течение двух месяцев.
За месяц до окончания зимовки все начали перебирать и собирать вещи, потом опять их выкладывали из рюкзаков, недоуменно рассматривать, не понимая, зачем они это делают.
За неделю до прилета самолета полярники перестали разговаривать друг с другом. Потом вездеходами приехала смена полярников. Все друг друга хорошо знали, стали обниматься и целоваться, хорошо выпили, потом еще и еще, потом «на посошок» — весь остаток спирта с остающимися зимовать товарищами допили, и полетели на станцию Мирный, где прожили несколько дней, прочитали почту, пришедшую на их имена за год зимовки, и полетели дальше, домой, в Петербург…
После Кейптауна лететь стало совсем легко, а когда полетели над Европой, поняли — дома.
— Ну что, Леша, поедешь с нами на следующую зимовку? — спросил Борис Борисович у дока.
— Извините, Борисыч, но я
