— Ты как к нам попал? — удивленно спросил его седобородый полярник. — Это же станция Восток. Здесь зимуют только старики. Санно-гусеничным ты с нами не шел, только вот, последним самолетом прилетел. И одет ты, как новенький рубль. Что, нормальной одежды не нашлось?
— Так, такую выдали, — тихо произнес, с трудом раскрывая от холода рот, гололицый юноша.
— Странно. Нам тоже на каждую зимовку новую выдают, но мы ее в Ленинграде оставляем, а едем в старой. Нахрена она, новая-то, здесь нужна? Ее ж можно продать или детям оставить!
— А где б я старую-то нашел? — опять еле разжимая рот, сказал молодой человек.
— У полярников бы попросил? — удивился седобородый.
— А где бы я их увидел-то? Меня в Петербурге сразу посадили на самолет, а потом, в Мирном, на другом самолете к вам отправили. И новая шуба мне нравится, а дарить мне ее некому, — огрызнулся гололицый, но получилось как-то неубедительно.
— Ладно, проехали, — миролюбиво произнес седобородый и спросил: — Что-то уж слишком ты молод для хирурга?
— А я не хирург. Я зубной врач.
— Кто?.. Какой зубной врач? А зачем нам зубной врач? Ты чего здесь будешь лечить — зубы?.. — закричал седобородый полярник. — Так у нас их давно нет. Известно же, что на Восток с зубами не пускают. Перед отъездом все больные зубы стараются вырвать — и никаких пломб! И за несколько лет никаких зубов. Очень удобно. С нами только хирурги зимуют. Так что, ты-то нам, на какой хрен? А если у кого-нибудь аппендицит, что делать-то будешь?
— Мне сказали, что у вас аппендицитов нет — у всех вырезаны. И что здесь никто не болеет, что на таком холоде даже микробы не живут, — сказал молодой человек.
— Правильно сказали, микробы не живут, здесь живут только люди. Полярники! И все-таки, как ты к нам попал, стоматолог?
— Я не стоматолог, я зубной врач — это вроде стоматологического фельдшера… Мне сказали на Мирном, что ни один врач не едет на вашу станцию. Никакой практики, а деньги — копейки. Наш брат-зубной врач, всегда отлично зарабатывал, а сейчас то, когда богатый народ появился, особенно. Не железо в рот ставим — фарфор! Нынче для медика зарплата — тьфу, кому она нужна? Главное, то, что сверху капает. Ну, вы понимаете, что я имею в виду?
— Как не понять. Когда домой возвращаемся, сразу узнаем на своем кармане. Тогда, зачем ты-то сюда поехал? — спросил седобородый.
— А я развелся с женой, ну и решил немного отдохнуть от семейной жизни. Деньги меня не интересуют. Я зубным врачом за пять лет прилично заработал. Я и ехал-то на Мирный, а ваш доктор сам заболел — аппендицит, вот мне и предложили полететь к вам. Я же не знал, что здесь так холодно и дышать невозможно… — просипел юноша.
— Понятно, — громко вздохнул седобородый. — Эх, нет с нами Лёни Рогозова. Я с ним зимовал на Новолазаревской. Вот был хирург от бога! Он сам себе аппендицит вырезал. Самолет не мог к нам прилететь. Санька Артемьев с Зиновием Теплинским крючки и зеркало держали, да инструменты подавали. А он руками, без перчаток, разрез сделал и его — аппендикс, достал и удалил. Орден за это получил. Заслуженно! А перед тем, как себя оперировать, всем на станции, аппендиксы вырезал. Нас там была чертова дюжина — тринадцать человек. Только мне не успел — себя резать стал, а потом и зимовка закончилась. Ему всего-то было двадцать семь лет, а мы все его уважительно называли Леонидом Ивановичем. Вот, сейчас, что-то ноет в правом боку. Может грыжа, так она у меня в мошонке? Как тебя зовут?
— Алексей, — ответил зубной врач.
— Вот, что Леха, — сказал седобородый, — ты никуда не суйся и лучше обо всем спрашивай. Шага не ступай без разрешения. Здесь можно с дури, выйти из дома на улицу всего-то на одну минутку, а потом вернуться и легкие выплюнуть. Понял?
— Понял, — с дрожью в голосе ответил Алексей. Дрожь уже была от зародившегося под шубой страха.
— Хорошо, Леха. Будем звать тебя док. Не возражаешь?
— Нет.
— Попробовал бы возразить, — хохотнул седобородый. — Тогда давай знакомится. Запомни, здесь все питерские. Ты сам, питерский?
— Нет, с Владимира.
— Значит ты и не полярник, и не питерский.
— Борисыч, не забывай, и я не питерский, с Амдермы я, — сказал один из бородатых мужчин.
— Правильно. Костя, он с Амдермы. Ты, док, знаешь, где Амдерма?
— Кто-то по пути, пока в Антарктиду летели, жалостливо так пел: «Амдерма, Амдерма — ты пятнышко родимое, у Карского моря, на обветренной щеке…» И так печально пел, что реветь хотелось.
— Неужели запомнил? Ай да док! Молодец. И так, я начальник полярной станции Восток. Зовут меня Борис Борисович, — торжественно произнес седобородый. — Я здесь самый главный и самый старый. Ты мне во внуки годишься. Что прикажу, то и делаешь. Можешь называть меня товарищ командир, товарищ начальник, Борис Борисыч, или просто Борисыч… Впрочем, последнее не для тебя — молод еще. Понял?
— Понял, — ответил док Леха.
— Дальше, — Борис Борисович стал показывать на бородатых, в старых шубах и шапках полярников, молодых мужчин, лет по тридцати. — Это Александр, радист, бог морзянки, Константин — океанолог. Евгений — геофизик, между прочим, кандидат наук. Иван — инженер по мерзлоте. У нас здесь, как в космическом корабле — полная взаимозаменяемость. Ты, Леха, у нас будешь док и кок.
— Почему кок? — спросил док Леха.
— Так тебе же здесь делать-то нечего. У нас всегда доктора — повара. Ты, Леха, готовить-то умеешь?
— Нет.
— Попробуй только, что-нибудь несъедобно приготовить, — выгоним в одних кальсонах на мороз, и через пять минут ты станешь евнухом. Потом привезем в Россию, как самый лучший золотой голос — Басков рядом не стоял. Понял? — засмеялся Борис Борисович.
— Понял, — грустно повторил док. Еще он подумал, что кроме этого слова других слов он произносить, по-видимому, не будет. Но начальнику станции уже было не до него.
— Ну, коли с доком разобрались, тогда, думаю, пора отметить наш приезд. Да и полечиться бы не мешало. Я пару бутылок водки с собой брал, на начало и конец зимовки, а вчера на радостях, что товарищей встретил выставил… А про заначку нашу
