— Я тоже бутылку взял, но ее еще в самолете выпили, когда летели в Антарктиду, — сказал док Леха. — И всю мою еду съели.
— Не переживай док, в первый раз со всеми так бывает, — хохотнул начальник станции и крикнул: — Где же эта бочка, такую ее мать? — На этот крик четверо бородатых полярников бросились разбрасывать кучу мусора в углу.
— Вот она! — радостно закричали они. В углу, забросанная всяким хламом, стояла железная двухсотлитровая бочка с намалеванным белой краской черепом с перекрещенными костями, и страшной надписью «Яд!»
— Знаешь док, что это такое? — спросил начальник полярной станции.
— Яд, — щелкнул зубами док.
— Правильно. Спирт это стоградусный.
— Такого спирта не бывает. Медицинский спирт девяносто шесть градусов.
— Умный ты, док, но не совсем, — сказал океанолог Костя. — Спирт бывает стопроцентным, но он сам набирает воду и становится девяностошестипроцентным, при этом выделяется тепло. А тепло — что? Химическая реакция. Ты со мной в этих вопросах не спорь — я же химик.
— Помогите ее повернуть, — захрипел начальник станции, мертвой хваткой вцепившись в край бочки. Полярники набросились на бочку, как на амбразуру. Повернули. Борис Борисович рукавом своей шубы стал осторожно стирать с бочки пыль и изморозь.
— Вот она! — крикнул он. На стенке бочки на две ладони выше дна чуть белела неприметная замазка из жвачки.
— Иван, ты инструмент взял? — спросил начальник станции.
— Так точно, товарищ командир, — по-военному отозвался Иван, и достал из-за пазухи тонкую пластиковую трубочку — отрезок от медицинской капельницы.
— Приступай к операции, — приказал Борис Борисович.
— Отойдите товарищи, не мешайте, — строго сказал Иван. Он наклонился, отскреб примерзшую жвачку, и в стенке бочки появилась маленькая дырочка, из которой потекла струйкой жидкость. Иван вставил трубку в отверстие, и струйка стала ровно вытекать из ее конца.
— Посуду! — сказал Иван.
Костя, химик, протянул котелок. Котелок подставили, и жидкость из трубки, бодро звеня, побежала в алюминиевую емкость. Все, затаив дыхание, смотрели на бегущую струйку. Даже дышали тихо. Когда котелок был почти полон, Иван строго произнес:
— Пломбу!
Геофизик Евгений выплюнул изо рта на ладонь жвачку и протянул Ивану. Трубку аккуратно удалили, а дырку заклеили жвачкой.
— Лучшее средство для заклеивания дыр в Антарктиде. Проверено практикой! — сказал Евгений.
— Как в операционной! — восхищенно сказал док.
— А ты, как думал — опыт, — его не пропьешь, — сказал начальник станции.
Все, с котелком, отошли на середину балка, поставили в кружок ящики и сломанные стулья. Начальнику станции досталось продавленное кресло. Кружки в большом количестве валялись на заснеженном полу. По-видимому, их часто применяли по назначению, и потому они терялись.
— А почему так сложно: дырка, трубка, котелок? — спросил док.
— Понимаешь, док — этот спирт заливают в скважину, чтобы она не замерзла. Бочки намертво закатывают прямо на заводе, и открыть их можно только специальным ключом. Мастер бурильщиков с этим ключом спит в обнимку, улетая, забирает с собой. Они думают, мы не знаем, что это бочки со спиртом, а мы тихонечко, ручным сверлышком, дырочку просверлили и пользуемся… Так, Костя, наливай, у тебя глаз — алмаз, — сказал Борис Борисович.
Все сдвинули кружки на импровизированном, составленном из ящиков столе. Евгений достал из-за пазухи закуску — черный хлеб с салом.
— Док, придется тебе научиться печь хлеб. У нас с ним всегда напряженка, — сказал начальник станции.
— Понял, — вздохнув, согласился док.
— Чем запивать будем? — спросил Борис Борисович.
— Снегом, наверное, — сказал док.
— Ты, док, не влезай в разговор, — ты еще не полярник и слова не имеешь, — сказал Борис Борисович и добавил: — И не вздумай этот снег даже лизнуть. Он имеет такую же температуру, как и воздух. Это не снег — это алмазная крошка. Твой пищевод в кровавую кашу превратится. Эх, помню, зимовал я по молодости на Беллинсгаузена. Рай не зимовка. Температурка градусов тридцать — Крым, Сочи. И, главное, в случае чего вывезут без проблем. Рядом чилийцы зимуют. В гости ходим друг к другу, хотя у них Пиночет в то время правил. Чилийцы вообще-то считают, что Антарктида их территория, даже семьями живут и детей заводят, свидетельства о рождении выдают «Родился в Антарктиде». Мы у них все вино выпили, а они, как к нам придут в гости, становятся со стаканами к сатуратору… Док, ты знаешь, что такое сатуратор?
— Нет.
— Да откуда тебе знать. Это ящик такой с баллоном с углекислым газом, ставишь стакан, копейку бросаешь — газированная водичка бежит, если три копейки — газировка с сиропом. Вот они у нас копейки сшибали и пили, как лошади. У них в Чили таких автоматов не было.
— А-а, я видел в кино про Шурика. Этот? — обрадовался Леха.
— Правильно. Я на следующий сезон привез новый автомат и им подарил. Какая была радость, какой восторг! Они нас вином завалили. А через год, когда я уже здесь, на Востоке зимовал, узнал, что чилийцы автомат выбросили на помойку. Им руководство отказало в вине — посчитали, что у них есть русский самогонный аппарат для изготовления вина. Эх, вот бы сейчас сюда этот аппаратик!
— Борисыч, а это-то что? — Константин показал на кран, торчащий из буровой трубы. На кране висела скрученная проволока с металлической пломбой.
— Кран? Точно, кран… Они, наверно, до озера дошли, и кран поставили? — рассудил Борис Борисович.
— Я думаю, — глубокомысленно произнес мерзлотник Иван, — ты, командир, прав. Дошли, на трубу кран насадили и пломбу повесили, мол, не трогать! Как же… И спирт в скважину залили, чтобы не замерзла. Бочки-то из-под спирта все пустые. Если бы ты, Борисыч, в прошлую зимовку не приказал спрятать эту в углу, они бы ее тоже вскрыли. Они же с канистрами отсюда улетели. Остатки увезли.
— Черт! Сколько же там, в скважине, спирта, если глубина почти четыре километра? — задумчиво произнес геофизик Евгений. — Придем домой, посчитаю.
Костя порылся в мусоре, нашел мятую, алюминиевую, глубокую тарелку. Все подошли к крану. Кто умел, перекрестился. Начальник полярной станции приложил руку к груди и прижал к сердцу спрятанный во внутреннем кармане партийный билет уже несуществующей партии, а про себя сказал: «Господи, прости раба твоего…» Потом спросил:
— Что с пломбой будем делать?
— Это не пломба — херня! — сказал Иван. Достал из кармана кусачки и перекусил проволоку. — Не беспокойся, Борисыч, когда уезжать будем я все восстановлю.
Костя открыл кран, и из него
