- Сегодня обойдутся. Многие вчера вечером были в церкви, - отмахнулся от моего предложения Тим. - А потом, наш капитан - последний день на корабле.
- Что, повышение получил?
- Это, как сказать. Вон видишь с правого борта корыто?
Я приложил к глазам руку сложенную козырьком.
- "Гибралтар"?
- Он самый. Обшивка - красное дерево, восемьдесят пушек. Бывший испанский флагман, а теперь флагман адмирала Дрейка. Феншоу идёт туда первым помощником капитана.
- Дрейка? Того самого?
- Того, того.
- Дай подзорную трубу?
- Зачем она смиренному капеллану? - усмехнулся Тим.
- Хочу увидеть Дрейка.
- Ха-ха, - засмеялся штурман. - Какого чёрта мастер Дрейк забыл на палубе?
- А вдруг?
- Ну, откуда скажи на милость, у меня труба. Если такой храбрый, - попроси у Феншоу.
- Нет уж, - сказал я, посмотрев на капитана, который с неприступным видом стоял на мостике. - А кто будет командовать "Монмутом"?
- Капитан Джеймс Амс. В полдень ждём его на борту.
- Куда пойдём? В Лондон? - с надеждой спросил я.
- Если бы. На Восток через океан в Ост-Индию вокруг мыса Доброй Надежды.
Очевидно, на моём лице было написано такое разочарование, что Тим счёл нужным сказать несколько слов утешения сомнительного характера.
- Чего ты приуныл? Служить в королевском флоте - не виски пить по разным портовым притонам. Если фортуна повернётся к нам лицом - увидим Лондон года через два, а если Бог забудет о нас, а морской дьявол наткнётся на фрегат полный грешников, то отправимся на корм рыбам, так и не увидев родных и старой доброй Англии.
Я побрёл в свою каюту, навёл там относительный порядок и завалился спать.
На следующее утро меня разбудил матрос, и я, захватив свою книгу, поднялся на палубу, где впервые увидел нового капитана, прочитал положенные молитвы и удостоился высокомерного кивка головы от Джеймса Амса.
Затрепетали паруса, заскрипел ворот, поднимая якоря, корпус судна вздрогнул, и океан принял на свою огромную, тяжело вздымающуюся грудь корабль, а заодно и всех, кто находился на борту.
Рутина плавания взяла меня в плен уже к вечеру. Рассвет в нужное время пришёл на смену ночи. Дни начали сменяться днями, принеся моему усталому разуму отдых, желудку – чувство сытости, а душе - относительное спокойствие. Через неделю качка стала действовать на меня, как наркотик. Я бродил по палубе, словно сомнамбула, выходя из оцепенения и проявляя интерес к происходящему только при заходе корабля в порты и при встречах с другими судами. "Монмут" достиг Мадраса 10 февраля 1782 года, а возле мыса Доброй Надежды мы взяли на борт генерала Медоуза. 21 августа того же года на горизонте появился Мадагаскар, а 6 января1782, когда припасы подходили к концу, "Монмут" бросил якорь в гавани Бомбея. Но всё это произошло несколько позднее.
В один из дней, когда мы ещё болтались в Индийском океане, и нас в отсутствие ветра медленно сносило к Аравийскому полуострову, капитан Амс неожиданно соизволил заметить присутствие на борту капеллана и воспылал ко мне некоторым расположением. Он приказал вынести из своей каюты на мостик кресло, уселся в него и начал просвещать меня о стратегическом значении для Англии Ост-Индской компании. То ли у капитана появился патриотический пунктик после поражения Англии в войне с американскими колонистами, то ли делал он это от скуки... Но вероятнее всего – судовым офицерам давно надоели его разговоры. Они начали избегать своего командира, прятались по всем укромным углам судна, и новый слушатель в моём лице оказался для Амса, словно манна небесная.
- Королева Елизавета была умная женщина. Она смотрела далеко вперёд даже тогда, когда на морях безраздельно правили испанцы и португальцы, - вещал капитан.
- Зачем тратить деньги британской короны на армию и флот, когда можно отдать войну на откуп предприимчивым храбрым людям. Падре! Знаете, как именовалась Ост-Индская компания раньше?
- Нет, сэр.
- Она называлась "Компания купцов Лондона, торгующих в Ост-Индиях". Соответствующий указ Её Величество подписала в 1600 году, а уже через двенадцать лет наёмные войска купцов нанесли чувствительное поражение португальцам при Сувале. А ещё через четверть века мы имели уже 23 фактории в Мадрасе, Бомбее, Сурате и Калькутте. Завоевать всю Индию оказалось проще, чем мы думали. Всего несколько залпов нашей артиллерии обращали туземцев в паническое бегство. Генерал Роберт Клайв, которого наняли купцы, в пух и прах разбил раджу Бенгалии. А тому, ведь, помогали французы. Клайв взял тогда приз - казну, где золота было на пять миллионов фунтов. Зерно, чай, хлопок, шёлк, пряности потекли в Британию рекой. Нам бы десяток таких генералов в Америке, и мы не проиграли бы проклятую войну, - тяжело вздохнул капитан. - Жаль, что таких людей, как Роберт Клайв сейчас днём с огнём не найдёшь.
- Да уж, - заметил я, зевая. - Представляю печаль раджей.
Джеймс Амс посмотрел на меня с подозрением, но заметив невинный взгляд, воодушевился.
- Фактически мы стали хозяевами Индии.
- Полагаю - не одни пушки сыграли здесь свою роль?
- Пушки пушками, но главное - нам удалось столкнуть лбами мусульманских набобов и индийских махараджей, которые так любят своего Шиву, Будду или, как там его.
- Разделяй и властвуй, - усмехнулся я.
- Вот именно, падре. Вот именно. Вражда между раджами - залог нашего успеха в Индии. Нужно, всего лишь, подогревать недоверие туземных вождей друг к другу и помогать то одним, то другим. Тем более, что эти глупцы охотно поставляют солдат в армию компании. Фактически, мы покорили Индию руками самих же индусов.
- И пушками тоже, - добавил я.
- Ядра очень полезны там, где дикари много о себе думают, - желчно сказал капитан.
- Сэр! А вас не смущает, что после ядер остаётся слишком много трупов и калек? Если так дальше дело пойдёт, на чайных плантациях Индии некому будет работать.
- Вы повторяете слова моего брата. Он тоже говорит, что переговоры лучше, чем пушки и заряды для ружей. Чушь. Миллионом дикарей меньше, миллионом нищих больше, какая разница? Чай есть и в Китае.
- Ваш брат?
- Младший. Он - первый лейтенант в полку сипаев1, расквартированных в Бомбее и, казалось бы, должен отстаивать интересы метрополии, но нет. Он считает, что политика Ост-Индской компании слишком агрессивна и жестока.
- Господь был милостив к своим недругам и умел прощать. Милостив и брат ваш.
