Немцы сбросили бомбы на новгородский Кремль, он загорелся. Советские войска отошли за реку Малый Волховец. После тяжёлых боёв и отступления советских войск в город вошли немецкие и испанские войска. Фронт установился недалеко от Новгорода.
В городе оккупанты сразу же установили свои порядки: вывесили по городу приказы о регистрации коммунистов и комсомольцев, о сдаче оружия и радиоприёмников, о запрете помощи подпольщикам и партизанам, о комендантском часе и т.д.; непослушание каралось расстрелом.
Филя пришёл домой ночью, голова его была перебинтована; охнув, Мария Фёдоровна бросилась к нему, уложила на кровать, стала расспрашивать, где он был и что с ним случилось.
– Это от взрыва... осколком ранило, – ответил он.
Когда мать перевязывала ему голову, в дверях появился молодой солдат, живший теперь у них – ему, наверное, было всего лет двадцать или чуть больше. Длинный и худой. Взгляд по-детски наивный. Неужели он мог быть такой же сволочью, как другие оккупанты?.. Филя стал думать, как теперь быть. Ведь солдат будет жить с ними в одной квартире и всё знать, обо всём догадываться...
Наутро они неожиданно разговорились. Филя узнал, что солдата зовут Ганс Лерер. Тот много о себе рассказал. Жил в Бремене, в семье сапожника, учился в гимназии, потом – в институте.
– Я не хотел идти на войну, – сказал он. – Думаешь, все здесь по своей воле оказались?
Филя всё понимал. Но, несмотря на этот разговор с Гансом, он, конечно, чувствовал к нему недоверие.
С утра через город ещё проходили немецкие части, проезжали танки, машины, и гул от всего этого был такой, что звенела посуда в шкафу. В тот день Филя с Генкой видели, как немцы вели пленных красноармейцев. Все были изранены, с перевязанными головами; некоторые шли с трудом сами, а кого-то несли другие. Один немец стал подталкивать прикладом шедших позади, и, когда один пленный крикнул на него, ударил его, и солдат упал.
Думая, что он мёртв, немцы прошли мимо. Филя и Генка подбежали к нему, перевернули. Филипп нащупал пульс.
– Он жив. Надо его быстрее в госпиталь...
Они взвалили раненого на плечи и медленно зашагали в больницу.
С Марией Фёдоровной они столкнулись возле выхода. Она указала свободную койку, и мальчики положили бойца. Мария Фёдоровна позвала Женю, и они привели солдата в чувство, стали обрабатывать его раны.
– Мало у нас лекарств... – вздохнула мать Фили. – Где ж их теперь достанешь – кругом немцы...
– Может, в медпункте? – спросил Филя, но тут же вспомнил, что туда недавно попала бомба.
– Там теперь ничего не осталось – всё разметало, – подтвердила его мысль Мария Фёдоровна.
– Может, что-нибудь можно достать... – тихо сказала Женя.
И Филя решил во что бы то ни стало пробраться в здание медпункта. Они с братом договорились встретиться поздним вечером в местечке неподалёку от медпункта; Генка будет стоять настороже, а Филя проберётся в здание и добудет там что-нибудь.
***
Подойдя к ограде двора медпункта, Филя и Генка стали всматриваться в темноту. Во дворе вроде никого – тихо, ни шороха. Да и кому нужно теперь это полуразрушенное здание?
– Лезь, – шепнул Филька, и оба перемахнули через ограду.
Пробравшись через кусты, они затаились под окнами здания. Генка подсадил брата, и тот исчез в разбитом окне. В комнатах стоял едкий запах лекарств. Филя складывал в сумку шприцы, уцелевшие банки, упаковки. С трудом он пробирался через захламлённые и засыпанные камнем и штукатуркой места. Крыши там вообще не было – наверху простиралось звёздное небо.
Он выбрался из здания, и они с Генкой побежали в госпиталь. Филька подобрался к крайнему окну и тихо постучал в него. Окно открылось, и Женьке передали сумку с медикаментами.
Дома Филя потихоньку пробрался к своей кровати. Лёг, но никак не мог заснуть. И краем глаза увидел, что с тахты приподнялся Ганс.
– Филипп...
Филя не отозвался, сделал вид, что уснул.
– Филипп, я знаю, что ты не спишь...
– Что тебе?
– Ты смотри – попадёшься... Здесь у эсэсовцев кругом глаза и уши. Так что не высовывайся лишний раз. Ты Альтмана не знаешь – он зверь, три шкуры с тебя сдерёт. Его все боятся. За малейшую провинность расстрелять прикажет. И Хольцу не попадайся – он хитрый как лиса, всё по городу рыскает. А ты в такое время по улицам ходишь...
– Я в госпитале был, по делу...
– «По делу»... Не понимаешь ты, что война – не такая вещь, чтобы с ней играть...
«Он не выдаст», – понял вдруг Филя и стал медленно проваливаться в сон.
30. Начало отряда
На другой день он узнал от матери, что в больнице спрятали командира Красной Армии. Его звали Яков Романович, но в конспиративном документе значилось другое имя.
Филипп, глядя, как он чинит радиоприёмник, сказал:
– Мой отец тоже любит радиотехнику, а я вот никак не могу разобраться в этих схемах...
– Твой отец на фронте? – спросил командир.
– Нет, он пожилой уже, его не призовут... Он живёт в Москве, нам с мамой подарки присылает, я к нему езжу. Папа звал нас к себе, но мама не хочет отсюда уезжать. Так и живём врозь.
Яков Романович приладил к приёмнику наушники и стал ловить сигнал. Его лицо прояснилось, он оттянул наушник так, чтобы и Фильке было всё слышно: как раз передавали утреннее сообщение Совинформбюро...
Было извещено о тяжёлых боях на Гомельском и Новгородском направлениях – о том, как советские лётчики сбивают фашистские истребители, как красноармейцы подрывают вражеские танки бутылками с горючей смесью, как некоторые немецкие офицеры переходят на сторону Красной Армии, как связисты работают на фронте и в тылу противника...
– Это ты, Филя... – приподнялся с койки один из больных, когда Филька проходил мимо него. – Спасибо тебе, и брату твоему спасибо, что донесли меня сюда. А то бы там и помер...
Это был тот красноармеец, которого они вчера
