- Открывай эти проклятые створки! - крикнул он, показывая оружейнику на толстый брус запирающий ворота.
Иёри бросился выполнять приказ. В это время стрела с тихим шелестом прошла над головой кузнеца и впилась в дерево.
- Стой!
Иёри узнал этот голос. Такеёдзу во главе трёх буси, один из которых вновь натягивал лук, подбегал к воротам. Брат Го обернулся и принял боевую стойку. Оружейник замер, боясь пошевелиться. Самурай перешёл на шаг, выравнивая дыхание. Над его головой взвилась утигатана.
- Узнаёшь свой клинок, сын лисицы? - крикнул Такеёдзу.
Он подходил всё ближе скользящим осторожным шагом, аккуратно и плотно ставя подошвы своих дзори на деревянный настил галереи.
- Открывай ворота! - снова закричал монах, медленно отступая, и не давая врагам обойти себя с флангов.
Иёри отвернулся и стал изо всех сил тащить в сторону брус. Взвизгнула тетива, потом раздался тихий треск и дробный стук падения щепок на камни. Это монах молниеносным движением своего меча разрубил надвое стрелу. Стальной наконечник и оперение покатились под ноги Иёри. Внезапно брус поддался, и тяжёлая створка ворот образовала щель. Иёри проскользнул в неё, круто развернулся на пятках и крикнул:
- Брат Го! Бежим!
Но монах, словно не слыша оружейника, бросился на самураев, у которых на груди белел мон Тайра. Иёри застыл на месте, он не мог оторвать глаз от быстрых перемещений тел, от искр, которые высекали клинки, от молниеносных выпадов и скользящих ударов. Два самурая уже лежали на земле, корчась от боли, зажимая ладонями раны. Монах и Такеёдзу, тяжело дыша, стояли лицом к лицу.
- Вижу, у самураев не получается сражаться без доспехов, - насмешливо сказал брат Го. - Рваные кимоно крестьян служат слабой защитой изнеженным телам.
- Зато у тебя под плащом я вижу бронзовые накладки на кожаной куртке, - с сарказмом ответил Такеёдзу.
- Боги благосклонны к тем, кто осторожен, кто спит, не расставаясь с оружием, - ответил монах, перемещаясь вдоль ворот из стороны в сторону.
- Может ты и есть тот самый сохэй, который убил трёх буси на дороге в Киото?
- Может я, а может, кто другой, который не поленился выпустить кровь из отважных самураев, атакующих втроём одного.
- Отправляйся в храм, почитай суры. Тебе нужно просветление, а мне - мой оружейник, - сказал Такеёдзу, прислушиваясь к звукам за спиной.
А в монастыре стихал лязг стали и шум битвы. Слышались тревожные крики самураев Мацудайра.
- Так, чего же ты медлишь? Бери его, - ответил монах, отступая в сторону и опуская клинок.
У Иёри по спине прокатился холодок, а на лбу выступил пот. От ужаса он не мог двигаться. Его ноги словно приросли к деревянному настилу за воротами.
Такеёдзу, держа меч перед собой, обходил брата Го. Когда до ворот оставалось два шага, самурай молниеносно взмахнул утигатаной и резко опустил её, целясь в основание шеи монаха. Но сталь свистнула в воздухе, не встретив даже слабого сопротивления плоти. Сохэй увернулся и, в свою очередь нанёс ответный скользящий удар. Такеёдзу опустил свой меч и схватился левой рукой за плечо. Потом круто развернулся и бросился бежать навстречу крикам своих буси.
- Всё. Уходим, - прохрипел монах, толкая Иёри в грудь.
Они побежали вверх по узкой дороге, ведущей в темноту и горы. Сохэй и оружейник сворачивали несколько раз на почти незаметные ответвления тропы и шли всю ночь.
К утру путники, обессиленные и продрогшие, выбрались на маленькую поляну в самой чаще высокогорного леса, где в слабом свете наступающего дня увидели хижину.
- Теперь, это твой дом, - сказал монах, закрывая за собой ветхую дверь. Он загремел какими-то предметами на полке, прибитой к стене, и нашёл там огниво, а затем и трут. Через несколько минут в маленьком очаге горел огонь, а монах прилаживал над пламенем железный горшок на длинной ручке.
- Сходи за снегом, - он подал Иёри пустое, трухлявое деревянное ведро.
- У тебя - кровь на кимоно, - сказал оружейник.
- Знаю, - брат Го попытался поднять левую руку, но не смог.
- Проклятый самурай, - прохрипел монах, - Задел.
- Дай посмотрю.
- Пить хочется. Ступай за снегом.
Когда оружейник вернулся, монах сидел голый до пояса и затягивал вокруг ключицы полосы ткани, нарезанные из кимоно.
- Ну, что? - с беспокойством спросил Иёри.
- Рана пустяковая, но твой Такеёдзу перерезал мне сухожилие.
- Что теперь делать?
- Буду молиться, чтобы Будда и Каннон-ками1 помогли жилам сростись.
- Может, нам вернуться в монастырь? Наверняка, самураи ушли.
- Конечно, ушли. Взяли то, что плохо лежит, сожгли ворота и к рассвету растворились в лесу. Да и монахи давно уже пришли в себя. Это они поначалу сосредоточились возле главных ворот и святилища, защищая ищущих просветления, а потом, поняли, что нападающих не так уж много и дали им отпор. Но мы не будем возвращаться туда.
- Почему? Здесь - холодно и нет еды.
- О, боги! Опять ты о еде? У тебя было голодное детство?
Иёри не стал отвечать. Перед его глазами возникло лицо Мастера и полупустые полки кладовых кузницы сенсэя. Учитель предпочитал покупать железо и уголь, экономя на рисе и рыбе.
- Такеёдзу уже два раза пытался тебя убить, а значит, он опять попробует это сделать. Не удалось вчера, получится завтра. Но мы не умрём от истощения. Здесь - лес. Еда сама бегает по кустам. Сделаем лук, стрелы. Оо-яма-цуми-но ками2 не оставит нас в беде.
- А кто из лука стрелять будет? У тебя вон рука не поднимается.
- Такая маленькая неприятность – очень веская причина сделать из тебя охотника и воина, - улыбнулся брат Го.
- Моё дело - не убивать, а ковать хорошие мечи и ненавидеть Мацудайра.
- На одной ненависти далеко не уедешь. Жрать захочешь - научишься всему, в том числе, убивать. Или ты думаешь, что, делая мечи, ты не становишься причастным к убийству?
- Не знаю.
- Спроси об этом Такеёдзу.
- О!
