Сель сошел, воды очистились, но не успокоились. На подходе к поляне русло вильнуло к правому берегу, дорогу в самом низком месте смыло. Теперь здесь нельзя было проехать. Где когда-то мы спокойно гуляли, спустившись с небольшой горки, несся неудержимый поток изумрудно-зеленой воды.
Лесники, смертельно рискуя быть сбитыми с ног, проложили вдоль известковой, очень светлой, чуть тронутой желтизной скалы два больших бревна, протянули, вбив в скалу крючья, трос. За него можно было держаться, идя по бревну, и переходить дальше по наваленным камням на вновь вынырнувшую из воды дорогу. Что мы и делали, чтобы попасть на другую сторону. Идти было нетрудно, бревно было толстое и прочно зажато каменными глыбами, но все равно у меня всякий раз екало сердце, когда Наташа, посадив Сережу на шею и придерживая его за спинку, легко шла над стремниной, лишь изредка хватаясь за трос свободной рукой. Следом за нами перебиралась Балерина. Пробежав по бревну, спрыгивала на песок, шлепала по воде на солнечном мелководье, небрежно лакала воду.
Но скоро, соскучившись бежать неизвестно куда, поворачивала обратно на кордон к Алику, он прекрасно понимал, кто здесь «главный», и не ревновал нас к собаке.
А Балерина, тем временем, становилась полновластной хозяйкой всей, прилегающей к кордону территории. Неизвестно откуда взявшись и также неизвестно куда исчезая, забегали сюда чужие, совершенно посторонние псы с обрезанными по местному обычаю ушами и хвостами. Вид у них был примерно такой, какой был у Балерины до нашего вмешательства в ее жизнь. Все, как на подбор, облезлые, худые, с торчащими ребрами, и, кто знает, чего можно было от них ожидать. Но зря мы их боялись. Они ждали от нас одного, не мяса, нет, хотя бы кусок черствой лепешки. И, когда поблизости не было Балерины, успевали схватить его на лету, бросить благодарный взгляд и удрать со всех ног подальше в заросли.
Но, не дай Бог, если Балерина оказывалась поблизости. С ревом налетала она на пришельца, сбивала наземь плечом, чужак, извиваясь телом, с трудом умудрялся вскочить на ноги, готовился дать отпор, но, почуяв самку, покорно отступал, пятясь и приседая на задние лапы.
Но вскоре пришла беда, и Балерины не стало.
Было время завтрака. Мы сидели за столом (да, да, с возрастом мы стали сибаритами и обзавелись складным дачным столиком и полотняными креслами к нему), пили чай; расцветало тихое летнее утро.
Внезапно на обрыве, на крутом месте, где жили в полной безопасности суслики, показалась Балерина. Вид ее был странен. С каким-то, даже не визгом, криком, не разбирая дороги, она буквально свалилась вниз, промчалась к реке и бросилась в воду. Мы с Наташей выскочили из-за стола и побежали следом:
- Балерина! Балерина!
Где там! Собаку мгновенно закрутило, поволокло, мы даже не успели увидеть ее среди бурунов. Исчезла, будто никогда не было.
Расстроенные, в слезах, мы поднялись на кордон, чтобы все рассказать Алику. Нашли его самого и его жену в полной растерянности. По их рассказу Балерина внезапно ворвалась в дом, чуть не сбила Алика с ног, шмыгнула в заставленный сундуками угол, стала там биться и страшно визжать. Потом опрометью кинулась прочь, выбежала на край обрыва и исчезла из виду. Алик решил, что собака взбесилась.
Но она не взбесилась, бешеная собака не стала бы кидаться в воду, бедняжку укусила змея, притаившийся в копне сена за флигелем щитомордник. Балерина любила спать на том месте, мягком, прогретом солнцем.
С собаками Алику определенно не везло. На другой год он завел небольшого песика по кличке Мужик. Более несуразное и забавное существо трудно было вообразить. Взлохмаченный, с серебристым отливом по основной, черной масти, он отличался большим добродушием и чувством юмора. При встрече с вами Мужик усаживался, слегка наклонял набок голову, будто хотел сказать:
- Ну-с, посмотрим, кто ты такой.
Завершив осмотр, начинал смеяться. Известно, что собаки умеют смеяться, но этот не просто смялся, он хохотал, он умирал со смеху от одного вашего вида, обнажив мелкие острые зубы.
Почему представители человеческого рода приводили его в смешливое настроение, нам не понять. А, может, все просто, у Мужика был веселый, озорной характер.
С таким характером и забавной внешностью его не могли не украсть, и украли. Алик даже уверял, будто он знает, кто это сделал.
Честно говоря, в душе я порадовалась за Мужика. Уж больно в черном теле держал своих питомцев Алик. А щитомордника, поселившегося на кордоне, впоследствии наказали, но это уже другая история.
ЛУННЫЕ НОЧИ
Господи, кто только из великих и малых русских писателей не описывал луну! Взять хотя бы Гоголя: «Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи. Всмотритесь в нее. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся еще необъятнее. Горит и дышит он»… Ну, и так далее, до слов: «Божественная ночь! Очаровательная ночь!»
Я помню с детства те украинские ночи. Но они так удалены от меня и по месту и по времени, что иной раз сдается, будто привиделись другой, не взрослой, не древней сегодняшней мне, а маленькой девочке с тонкими косичками, любившей мечтать при луне, хоть и не вполне сознававшей тогда, что такое есть божественная и очаровательная ночь.
Я хочу попытаться описать акбулакские лунные ночи, не вступая, Боже упаси, ни в какие соревнования с великими предшественниками, а просто, чтобы пережить еще раз то чудесное, неповторимое время.
Мы ходили встречать полную луну на Волчьи камни. Было такое место невдалеке от Большой поляны, справа от гигантской и мрачной осыпи.
У самого подножья безымянной горы, одного из отрогов Абдака, на небольшом ровном участке среди высоких, давно высохших трав, будто нарочно, были расставлены большие и малые валуны. Они так давно скатились сверху, что успели обрасти лишайником и клочьями сухого мха, воскрешаемого лишь в дождливые дни неожиданно свалившейся с неба водой. Тогда камни стояли украшенные мягкими, зелеными подушечками, на них так и хотелось прилечь, не будь они насквозь пропитаны влагой.
Лесники говорили, будто именно сюда в морозные лунные ночи спускаются со всех окрестных вершин справлять свои буйные свадьбы волки.
Представлялось, как серые звери, легкие как тень, скользят по снежному насту среди камней, как они рассаживаются по старшинству, оставляя для вожака почетное место, и начинают, чуть повизгивая от нетерпения, ждать луну, как потом смотрят на нее, не мигая, и в каждом волчьем глазу отражается блестящий холодным зеленоватым светом кружок. Она поднимается выше, выше, лунное сияние, расплескавшись, зажигает снега бриллиантовыми искрами, заставляет волков задирать к небу головы, исторгает из их
