Я могла бы припомнить множество случаев с нашими животными. Как крохотный пудель Артошка, очертя голову, бросался в ледяную воду, чтобы заставить выйти на берег свою хозяйку. Он смертельно боялся воды, просто так заставить его купаться было совершенно невозможно, но еще больше он боялся потерять Лиду, боялся, что она утонет. Быть может, по собачьей логике он полагал, что если ему в воде несладко, то, каково же ей, его ненаглядной! И он, бешено колотя лапками, заплывал ей за спину, толкался, скулил и брызгал в лицо.
Я могла бы рассказать, как после затяжных дождей сошла с ума от аромата влажных цветов и трав наша собака Топси. Она носилась, как угорелая, по поляне, взбегала на обрыв. Мы сначала и понять не могли, что с нею творится…
Но больше всего мне хочется рассказать о Балерине, хоть и грустная это история.
Балерина принадлежала Алику. После долгого перерыва мы стали приезжать в горы с внуком и дочерью, я уже об этом писала, и тогда познакомились с этой замечательной собакой.
Вот приехали, разместились, - палатка и муж внизу, мы с Сережей наверху во флигеле. Угомонились, огляделись и увидели во дворе Балерину.
Прямо скажем, с одного взгляда стало ясно, что жизнь у нее была в полном смысле слова собачья. Грязная, неопределенного светлого цвета шерсть после линьки местами свалялась клочьями, а худая, - ребра можно пересчитать. У нее были прекрасные стати: длинные прямые лапы, хоть и дворняжка, в меру закрученный кренделем хвост, аккуратная голова с небольшими ушами и говорящие миндалевидные глаза, обведенные полоской более темной шерсти. Глянула она на нас с Наташей и запала в душу.
Я стала выговаривать Алику:
- Что ж ты довел ее до такого состояния!
Но он пробурчал что-то неразборчивое, вроде того, что ему иной раз и самому жрать нечего, и удалился к себе в «Белый дом».
Что правда, то правда, меню лесников особым разнообразием не отличалось. Они жили годами в постоянной, привычной бедности, не ропща и не претендуя на что-либо другое. Алик, конечно, попивал, но не настолько, чтобы разорять семью, да и угощали его большей частью туристы, да время от времени спускавшийся с саргардонской шахты геолог Николай. Вот кто закладывал! Уж на что Алик, человек, можно сказать, закаленный, и тот иной раз приходил к нам и просил мужа:
- Кирилл Владимирович, пойди хоть ты, угомони этого типа! Он же сдохнет когда-нибудь с перепоя. Что за человек! А ведь голова, умница…
У Коли-геолога было горе, вот он и завивал это горе веревочкой.
- Вы должны понять, - наклонив над столом лобастую голову, Коля бил по нему кулаком, похожим на кувалду, - я эту шахту строил! Я ж там каждый болтик знаю, каждую машину лично сам привозил и устанавливал! Там же вольфрама этого!… А теперь я, вот этими самыми руками, - он разжимал кулаки и показывал широкие ладони, - должен ее демонтировать. Вы понимаете, что это значит? Де-мон-ти-ро-вать! То есть уничтожить, если называть вещи своими именами. Эх, ни черта вы не понимаете. Наливай!
- Коля, хватит, - уговаривала я, - у тебя сердце болит, сам жаловался.
Он откидывался от стола, мерил меня тяжелым взглядом.
- Женщина, удались! Знаешь, брат, - доверительно наклонялся к Кириллу, - на земле все бедствия от женщин…
Заканчивалось всегда одинаково. Алик и Кирилл брали Николая с двух сторон, отрывали от стола, вели к реке. Там погружали в холодные воды Саргардона. Коля сидел в яме по шею в воде, ворочался, как тюлень со своей круглой головой и округлыми налитыми плечами. Так он мог просидеть в реке больше часа. Потом выбирался на берег трезвый, как стеклышко, шел на кордон.
- Ребята, все в порядке. Я исчезаю.
И уезжал на шахту до следующего раза.
Но я хочу вернуться к Балерине. Мы стали ее кормить. С нами в долю вошла жена Володи-рыбака, Аня, их палатка стояла в двадцати метрах дальше нашей, вверх по Саргардону. Из всей старой компании остались к тому времени они одни. Нет, и в те последние годы в узкой долинке позади кордона толклось достаточно много народу, со многими мы дружили, но старое Акбулакское братство распалось.
Балерина расцветала на глазах. Мы вычесали ее, заставили искупаться в речке, она быстро вошла в тело, стала упитанной и гладкой, и масть ее вполне определилась. Природа окрасила Балерину в розоватый песочный цвет. Через некоторое время она и вовсе переселилась в наш лагерь, устроила себе уютное гнездо среди высохшей травы под кустом, там и спала, свернувшись клубочком. Но только днем. На ночь она уходила к Алику, сторожила «Белый дом».
Впервые за короткую жизнь Сережка столкнулся с такой большой собакой. Ведь ему она должна была казаться огромной, будучи по высоте вровень с ним, двухлетним.
Поначалу было очень страшно, когда Балерина, неслышно, как дух, подходила к нему и пыталась лизнуть в нос. Но мы убедили нашего мальчика в полной беспочвенности страхов, и он сначала смирился с присутствием собаки, а после подружился. Даже подходил к ней, спящей, садился рядом, осторожно гладил. Балерина открывала один глаз, легонько ударяла по земле хвостом, мол, вижу, узнаю, не бойся меня, маленький человечек.
Однажды Сережа осмелел, улегся рядом, и положил голову на теплый собачий живот.
Балерина ходила с нами в небольшие походы, далеко с маленьким ребенком не уйдешь, трусила следом, ловко перебирая длинными лапами, словно пританцовывая. Видно, неспроста Алик назвал ее Балериной, хоть ей и было не до танцев при его замечательном содержании.
Первые два года после нашего возвращения по Акбулаку шла Большая вода. Это было следствием великого наводнения. Нам рассказывали о нем и Алик, и Хасан Терентьевич, и Саидберды.
Зимой, где-то далеко, в верховьях реки образовался снежный затор, преградивший путь стоку. Вскоре в котловине стала накапливаться вода, образовалось озеро. Когда весной лесники вернулись на кордон, они увидели совершенно пустой Акбулак. Лишь кое-где местами по сухому руслу струились тонкие змейки воды.
Воздух медленно прогревался, так же медленно подтаивал снежный затор, а вода в образовавшемся озере набирала и набирала силу. Давление возросло, снега рухнули, следом обрушился грязевой поток и понесся по реке.
Сель шел стеной. По пути он выворачивал с корнями деревья, размывал берега, пласты глины и лесса с шумом и всплеском оседали и падали в разъяренные грязные воды; упала наша любимая арчушка на краю обрыва; срывались с места базальтовые глыбы, их протаскивало вперед до следующего порога, на глазах менялось русло реки, уничтожались места нерестилищ (вот еще почему в Акбулаке
