Через каких-то десять минут загрохотало со всех сторон, тяжелые капли застучали по кронам, мы только успели залезть внутрь, - на поляну упала стена дождя.
Тяжелые, мутные тучи стали опускаться все ниже, ниже, и вскоре горы скрылись за их завесой, исчезли, будто и не было. Мы оказались на равнине с ограниченным туманным обзором.
Гроза кончилась, грома укатили дальше, но дождь усилился. Теперь слышался лишь шорох тревожимых каплями листьев, да все больше набирал силу, шумел на перекатах взбаламученный Акбулак.
Но мы еще не знали, что нас ожидает. Надеялись на лучшее, думая, что гроза пролетит, ливень прекратится, и мы целые и невредимые выйдем сухими из воды.
Блажен, кто верует. Дождь, с небольшими перерывами, лил пять дней. И уехать мы не могли, маховик все еще пребывал в починке.
Промокло все. Печально обвисла над нашими головами набухшая от влаги тонкая ткань, закончились сухие дрова. Даже в машину в какую-то щель стала проникать вода и намочила макароны и хлеб. Акбулак вздулся, по нему шла коричневая от глины злая жижа. Мокрая, дрожащая собака Топси норовила выскочить наружу, металась по нашим сырым постелям, пачкала грязными лапами простыни и подушки.
В просветах между ливнями брали единственное ведро и кастрюлю, шли на родник за водой. Прыгая с камня на камень, переходили через затопленную дорогу, склонялись над темной бездной родничка (дно его при таком освещении не просматривалось). Сгоняли с его поверхности сорванную ветрами листву, набирали полное ведро ничем не замутненной воды и брели обратно домой под вновь начинающимся дождем. На подходе к поляне становился слышным плач и визг запертой в машине собаки.
На другой день мы взяли ее с собой. И вот тут наш годовалый щенок, спаниель, белоснежный, с коричневыми пятнами оттенка только что вылупившегося из кожуры каштана сошел с ума.
Топси с разбега взлетала на крутизну, кубарем скатывалась вниз, мчалась по дороге, закинув за спину кудрявые длинные уши, тормозила, проехавшись по грязи, разворачивалась и летела обратно. Внезапно остановившись, включала верхнее чутье и тревожно втягивала в себя напоенный ароматом трав, цветов, мокрой глины и прелой листвы воздух. После снова мчалась неизвестно куда, не разбирая дороги.
В первый момент мы даже встревожились. Что же это такое делается с собакой? Первым догадался Никита. Запахи! Нашу милую Топси, чуть не свели с ума запахи освеженной дождями природы.
Должна сказать, дети вели себя мужественно. Они не ныли, не жаловались. Никита был собран и деловит, терпеливо ждал, чтобы, наконец, разгорелись сырые дрова в нашем импровизированном очаге, сложенном из гладких, хорошо обточенных рекою камней. Наташа также терпеливо держала наготове казан с водой, время от времени спрашивала:
- Готово? Теперь можно ставить?
- Куда ставить? – отвечал он ей, - не видишь, что ли, огня нет. Один дым валит.
И отворачивал от едкого дыма лицо с покрасневшими глазами.
Прошла вечность. Казалось, дождь никогда не кончится. Но однажды ночью он прекратился. Я проснулась от тишины и странного освещения. Мне даже показалось, будто к поляне приближается чья-то машина, но тени от деревьев на ткани палатки были неподвижны, только чуть заметно скользили туда и обратно под легким ночным ветерком. Одеваться не пришлось, уже пятую ночь мы спали, не раздеваясь. Тихо-тихо, чтобы никого не разбудить, я поднялась, нашарила в ногах постели отсыревшие галоши, надела их на толстые шерстяные носки, подняла вверх застежку на змейке палатки и вышла наружу.
Небо очистилось. По нему, мирно, никуда не торопясь, плыли тонкие волокнистые полосы. Путаясь между ними, бежала, оставаясь на месте, начавшая убывать луна. Вся поляна была в пятнах света и тени. И, чудилось, там, куда падал свет, от земли и травы исходит чуть заметное глазу сияние. Акбулак, еще мутный, слегка присмирел; пять дней скрывавшийся за низкими облаками заречный склон теперь явился взору со всеми растущими на скалах елками, кустиками костяники и можжевельника, с львиной мордой и ожившими, напоенными влагой, цветами и травами.
В просвете между деревьями виднелся вдали зыбкий серебряный Тереклисай, легкой, тенью висел над ним темный хребет водораздела. Все кругом спало, и в то же время не спало, чутко внимая указаниям лунного света. Плавно скользили по земле тени от листвы, от стволов, от скал, где-то удлинялись, где-то укорачивались, создавая все новые и новые картины, не для кого-то, для собственного удовольствия… а, может быть, и для меня.
Жаль было будить мужа, жаль было, что он не видит этого торжествующего великолепия, но он, видно, почувствовал мое отсутствие, сам вылез наружу, заспанный и недовольный.
- Ты чего? – буркнул он.
- Иди сюда, - позвала я.
Он подошел, просыпаясь на ходу, и уже проникаясь волшебным сиянием необыкновенной ночи.
Мы стояли рядом на берегу реки и, не сговариваясь, впитывали в себя все, видимое глазу, все невольно постигаемое душой, все, незабываемое пока мы живы на этом свете.
АЙ, ЗМЕЯ!
Нет, змеи нас никогда не кусали. Приключений с пресмыкающимися было предостаточно, но все они заканчивались вполне благополучно, кроме одного, глупого и смешного случая.
Наступили новые времена, мы переехали с Большой поляны на Саргардон. Поскольку брод через реку был в пределах нашей территории, у нас была возможность видеть проходящих вверх или вниз туристов и заводить новые знакомства.
И вот однажды наблюдаем такую картину: закатав брючки выше колен, осторожно ступая стройными ножками по острым камням, реку переходят две молоденькие девчонки в брючках и коротких кофточках, пупок наружу; у одной головка беленькая, у другой не вполне черненькая, но не это главное. Главное заключается в том, что у каждой забинтована и взята на перевязь правая рука.
Следом реку переходит молодой человек приятной наружности, одетый по-походному, с несколько взлохмаченной кудрявой шевелюрой. Забыла сказать, наружность у девочек тоже была очень приятная, с такой едва заметной акбулакской сумасшедшинкой в глазах.
Естественно, их бинты нас необычайно заинтриговали, мы пригласили всю троицу в лагерь, усадили за стол, угостили чаем и медом, а за это попросили рассказать историю с полученными травмами. Дело было так.
Накануне вся троица, мирно беседуя, прогуливалась по дороге вдоль Акбулака. Девчонки восторженно пищали, требовали, чтобы молодой человек повернул голову направо и посмотрел на невысокую гору, похожую… ну, точь-в-точь, богатырский шлем, а потом повернул голову налево и обратил внимание на маленькую лужайку, сплошь поросшую нежными, похожими на метелки, колосками.
Внезапно
