Нас познакомили, женщина назвалась Аней, а я, глядя на приготовляемый рыбий шашлык, стала рассказывать, как рано утром мы с Кириллом повстречали рыбака с садком, и как красиво смотрелись в том садке пойманные маринки, переложенные травой и озаренные только что поднявшимся солнцем. Вера с Аней переглянулись и засмеялись.
- А теперь эта рыба жарится, и пойдет на ужин.
Аня оказалась женой того самого рыбака. Утром, после встречи с нами, он пришел в наш лагерь, думал просто порыбачить, но ему понравилось место, и он попросил разрешения поставить здесь палатку. С Вадимом и Гришей они сразу нашли общий язык, разрешение было дано, новая палатка установлена под старыми тополями в некотором удалении от берега. Главное, Аня и Володя привезли с собой сына Максима, ровесника нашему Никите. Мальчишки сразу подружились, и теперь сидели на берегу, о чем-то говорили, и временами громко хохотали. Мы с Кириллом очень обрадовались, а то наш сын все с девочками да с девочками, а они на четыре, на три года моложе него, ему с ними не интересно.
На наши голоса из палатки вылез Володя, мы познакомились уже по-настоящему. Вадим вдруг начал выяснять подробности одного давнего происшествия.
- Постой, постой, это не ты ли в прошлом году таскал у нас под носом на Большой поляне маринку за маринкой? Вспомни, кругом стояло несколько палаток. Было утро. Мы сидели на бревне, грелись. Ты подошел, спросил, можно ли здесь закинуть. Мы тебе говорим, мол, закинь, но тут рыба не ловится. А ты поймал. Семь штук. Как сейчас помню. Я потом пробовал. Ничего подобного. А ты – семь штук вытащил! Это ты был?
Аня засмеялась и сказала, что ее муж, где только не ловил рыбу. А Володя подумал и ответил, что такое вполне могло быть, но он этого случая не помнит.
Тут поспел шашлык из маринок, все кинулись собирать ужин. Но прежде, чем сесть за наш импровизированный стол, мы с Кириллом отправились к воде, умыться с дороги.
Чтобы оказаться на берегу, стоило сделать несколько шагов по узкой тропинке к наклонно растущему молодому деревцу, спуститься по созданной самой природой лесенке – трем камням, прочно сидящим в сухой земле, затем прыгнуть на большой Белый камень.
Белый камень представлял собой широкую, плоскую булыгу и служил нам для умывания. А еще наши девчонки любили принимать на нем солнечные ванны. Чисто-чисто вымытый, ослепительно белый под солнцем, он в силу своей природы не очень сильно накалялся в самую жаркую пору дня. Они ложились животами на камень и обсыхали после купания.
Я благополучно спустилась, вошла по колена в реку. Стояла в воде и смотрела, как идет ко мне муж с белым полотенцем, перекинутым через плечо. Вот он прошел по тропке, наступил на первый уступ нашей лесенки.
Вмиг верхний камень, как говорится, с мясом, вывернуло из ложа! Он покатился вниз, а Кирилла мотнуло в сторону. Не схватись он за ствол, грохнулся бы со всего маху на гальку.
Он удержался, но его по инерции вынесло на Белый камень. И тут… если бы собственными глазами не видела, я бы не поверила. Белый камень, испытавший сотни наших прыжков, совершенно безопасный, мирный, вдруг сильно качнулся, показал испачканную полоску грани между внешней и подземной частью и глухо тукнул – тук!
Мы изумленно уставились друг на друга.
- Как хочешь, Кирилл, - сказала я, - это уже что-то аномальное.
- Глупости, - отозвался он.
Он нагнулся и зачерпнул ладонями воду.
- Сойди с камня, - закричала я, - пожалуйста, я очень тебя прошу, сойди!
Кирилл засмеялся, но с камня сошел, и стал умываться в другом месте. Я взобралась на Белый камень и попыталась его раскачать. Никакого впечатления. Я несколько раз подпрыгнула, сначала на одном конце, потом на другом. Безрезультатно. Камень стоял с таким видом, будто еще сто лет простоит, и никакая сила его с места не сдвинет.
Но я же собственными глазами видела, как он качнулся! Я слышала предательский, тихий стук! Мистика какая-то.
Нас уже звали к столу, мы пришли, сели на измочаленное порубками полено, получили миску ароматной, с лопнувшей в некоторых местах поджаристой шкуркой, маринки.
Я разбирала куски рыбы, вынимала из них мелкие косточки, очищенные клала на тарелки детям и рассказывала историю с качающимися камнями. Вадим, недоверчиво хмыкнул:
- У тебя, - сказал он, откусывая хлеб, - слишком богатое воображение.
- Да, честное слово, я собственными глазами…
Но мне не поверили, разговор переключился на что-то другое, а муж сидел, жевал и помалкивал.
В какой-то момент прекрасного ужина, Вера случайно обернулась и сказала:
- О, смотрите, Хасан Терентич бежит.
Тут и остальные увидели, как Хасан ловко прыгает с камня на камень на другой стороне реки, и даже не касается серой, угрюмой в сумерках скалы. В этом месте она отвесно спускалась почти к самой воде, оставляя узкую полоску нагроможденных один на другой гранитных обломков.
- Старый черт, - сказал Вадим, - вот, под кем ничего никогда не качается.
- Он для этого слишком легкий, - отозвался Кирилл.
- Как будто ты тяжеловес, - хмыкнул Гриша Астахов.
Я обрадовалась.
- Гриша, мне ты веришь!
Он пожал плечами.
- В горах случаются странные вещи.
Хасан Терентьевич переправился через Акбулак ниже лагеря, и вскоре подошел к нам. Мы начали уговаривать его сесть поужинать, но он отказался. Ему надо было идти домой, чистить пойманную рыбу. Я задержала его и рассказала историю с ожившими камнями. К великому удивлению всей честной компании, к моему рассказу он отнесся серьезно.
- Это бывает, - сказал он и внимательно посмотрел на Кирилла. - Никуда больше не ходи, спать ложись головой к востоку. Завтра все пройдет.
- Но почему это, Хасан Терентич?
Он, уходя, обернулся:
- Что-то потревожил…
Я ахнула.
- Кирилл, да ты ж целый день запруду строил, булыги ворочал!
Но существовала ли связь между строительством запруды и внезапно ожившими камнями, мы так никогда и не узнали.
ХОЗЯИН «БЕЛОГО ДОМА»
Все Алик да Алик, никакой он не Алик. Звали его Алимджан. Но для нас для всех он был Алик.
В отличие от Хасана Терентьевича, это был крупный мужчина. Со скульптурным, грубовато вылепленным лицом. Буйная шевелюра и такая, знаете, медвежья походочка вразвалочку дополняли его колоритный облик. Алик никого не боялся, кроме собственной жены. Когда «главный инспектор» его безалаберной жизни, широкая, под стать супругу, половина появлялась на кордоне, Алик вел себя тише воды, ниже травы.
Она устраивала генеральную уборку, завешивала двор выстиранным бельем и ватными одеялами, ругалась за потерянную вилку
