Айртон вспыхнул, но смолчал.
- Да-да, из тебя Зоран гонор твой уже немножко выбил. Ты и с простым крестьянином вежливо говорил, и про закон гостеприимства вспомнил, хоть и не сразу. А тот... "Пшел вон!", да "Не лезь своими грязными руками". Он быстро понял, что штуку я раскопал очень интересную – еще бы, любое познающее заклятье сквозь шар проходит, словно сквозь воздух, левитирующее – поднимает пласт земли позади него, но сам артефакт как лежал, так и лежит. Странная штуковина, а странные штуковины вас, магов, сильно пугают. Особенно магов с гонором. Вы-то привыкли к тому, что с вами весь мир на короткой ноге, что все вокруг к вам с почтением. А шару наплевать было на этого мага и его заклинания. Шар лежал себе, крутил внутри себя серое облако, и колдующий человечишко его интересовал не больше, чем меня – ползущий по огороду муравей. И поняв, что сам он его даже с места не может, маг соизволил позвать меня на помощь. Дескать: ты – лось здоровый, тебе тяжести двигать не впервой. Помоги мне выкатить эту игрушку из ямы. Тут-то все и случилось. Тут-то и стало понятно, зачем шар нужен, и как он работает.
Мирон смотрел не на собеседника, Мирон снова смотрел поверх него, вспоминая. И мыслями он был далеко, а точнее – высоко.
- Как только мы оба прикоснулись к нему, все и началось. Шар оттолкнул меня! Это было похоже на порыв ветра... Нет, на волну! Как будто воздух сгустился, оттолкнул меня и окутал плотной завесой, и я почувствовал, как стал меняться. Как появилось что-то тяжелое за спиной. Тяжелое, но не как рюкзак. Понимаешь? Тяжелое, но мое, часть меня! Крылья! Огромные орлиные крылья! А спустя несколько секунд, я услышал, как маг орет! Орет не своим голосом, как будто ему ноги в кипяток поставили, как будто руки по живому отпиливают. Орет от боли! Он молодец, маг этот... Хотя гордец был тот еще. Именно был, но умер он не тогда, не у меня на руках, во Вторую Руланскую его на фронте убили. Но молодец он. Когда шар запустил в него боль, он не убрал рук, хотя это было бы первой, нормальной реакцией любого человека. Он терпел несколько секунд, терпел, сколько мог, пытаясь понять, пытаясь анализировать, что же произошло. Только смотрел он в шар, и заклятья познания опять же запускать пытался в него, а надо было смотреть на меня.
- Шар превращает обычного человека в Крылатого, забирая силу у мага?
- Нет. Он превращает в Крылатого меня и только меня. А вот что он делает с магом – никто не знает.
- А почему только тебя? Другие пробовали?
- Пробовали, и не раз. Ни с кем такого эффекта не было. Ноль! Никаких изменений ни у простого человека, ни у мага. Может быть, шар запоминает первого прикоснувшегося к нему? Может быть, он просто долго лежал на моей земле и потому запомнил меня? Никто не знает. Но я – Крылатый. Только я.
- А маг? Маг может быть любым? Шар тянет из него силу?
- Шар устанавливает между нами связь, между мной и магом. Любым, кто прикоснется к шару вместе со мной. Как только это происходит, я обретаю крылья и силу, а маг получает боль, очень много боли. Тогда, в первый раз, когда боль стала нестерпимой, маг отпустил шар, и я, едва успевший взмахнуть крыльями, снова стал собой, простым крестьянином по имени Мирон, чуждым магии, лишенным крыльев. И вот тогда боль пришла ко мне! Но моя боль – это боль трансформации, она кратковременна. А вот боль, которая достается магу – длится, длится и длится. Она длится, покуда ты держишь руки на шаре, покуда ты продолжаешь контакт. Прерви его, и боль отступит, а я, если я в это время буду в воздухе, моментально лишусь крыльев, и умру. Помни об этом, когда будешь держать меня. Одно твое движение, и ты лишишь свое обожаемое отечество его главного секретного оружия, Крылатого.
Айртон начинал понимать, начинал составлять кусочки головоломки воедино. Мирон просит два часа... Два часа нестерпимой боли для него, Айртона, и два часа в небе для Мирона, Крылатого.
- Сколько тебя держал Зоран?
- Максимум – час десять минут.
- А у меня ты просишь два часа? Тридцать лет назад огромную армию Рулании ты разогнал менее, чем за тридцать минут. Зачем тебе были нужны еще сорок?
- Летать, - просто и лаконично ответил Мирон.
- Летать? Просто летать?
- Да, просто летать. Парить, расправив крылья, срываться в вертикальное пике, выравниваясь у самой земли, нестись над водой, касаясь ее кончиками крыльев, а потом свечкой уходить в небо, стремительно набирать высоту, так, чтобы звенело в ушах от перепада давления, чтобы мерк свет в глазах, чтобы легкие не могли втянуть в себя воздух. Просто летать! Да.
- Просто летать? – еще раз повторил Айртон, пытаясь свыкнуться с этой мыслью. – Просто летать, кружиться, порхать, словно бабочка, когда твоего друга на земле дугой выгибает от боли? Лучший маг королевства должен мучиться ради того, чтобы ты просто летал?
- Ты еще не понимаешь, но поймешь. Шар устанавливает связь между мной и магом связь, особую связь, не похожую даже на мысленную передачу сообщений между магами. Ты почувствуешь то, что чувствую я. Зоран чувствовал, и Зоран понял. Почему, ты думаешь, он теоретизировал магию воздуха? Почему так мечтал о ней? Почему он, маг, углубился в инженерию и механику, и создал планеры? Ты знал, что твой учитель умеет управлять планером? Знал, что иногда он едет в планерный парк, тайком даже от своих, от верховных магов корпуса, чтобы подняться в воздух?
Айртон покачал головой. Он не знал.
- Там его знают. Там ему без разговоров дают планер, цепляют к катапульте и запускают в небо, одного, и не задают вопросов. Знаешь, почему? Потому что тот, кто хоть раз побывал в небе, не может больше жить без него. Планеристы понимают это. Планеристы знают, каково это, иметь крылья, даже такие, как у них: неподвижные, не способные набрать высоту иначе, кроме как попав в восходящий поток.
- Ты тоже мог бы...
- Нет, не мог бы. Да, Зоран договорился бы, доверился кому нужно, и меня бы подняли в небо на одной из этих деревянных птиц с огромным крылом. Но у меня были МОИ крылья. Собственные крылья за спиной! И я был полон
