Вырос Арсентий в семье военного, вдоволь покочевал с родителями по гарнизонам, но в каждой новой школе всегда считался лучшим учеником в классе. Отец говорил ему: «Добро должно быть с кулаками», поэтому, как и все мальчишки, он, бывало, проказничал, а случалось – дрался, но всё равно с самого детства казался сверстникам… немного «не от мира сего», потому что много читал, любил учиться, избегал пустого времяпровождения и часто задумывался над «взрослыми» проблемами.
Он славился своей эрудицией и интересовался буквально всем: историей и искусством, музыкой и танцами, археологией и астрономией. Всякая наука казалась ему непаханой целиной, требующей освоения, а каждая мало-мальски стоящая теория – узкой тропинкой, из которой ему предстоит сделать широкую дорогу. Стоит ли говорить о том, что история Кёнигсберга также вызвала у него живейший интерес? Он лично общался со многими калининградскими краеведами и даже принимал участие в заседаниях их клуба.
В медицинском институте Ледовской неожиданно увлекся высшей математикой и теорией симметрии, которые вовсе не были предусмотрены учебной программой. На лекциях по клиническим дисциплинам листал учебники с «многоэтажными» формулами, мечтая когда-нибудь «просчитать» с их помощью всю физиологию человеческого организма… Он твёрдо уверовал в утверждение Галилео Галилея, что «книга природы написана на языке математики, её буквами служат геометрические фигуры, без помощи которых человеку невозможно понять её речь». Встретив «благодарного» слушателя, Арсентий мог часами рассказывать ему о своих необычных идеях и планах, которые обычно казались всем фантастическими и невыполнимыми…
Лет в тридцать-сорок Арсентий, будучи весьма перспективным учёным, пользовался большим успехом у студенток и аспиранток, но семьёй так и не обзавелся. «У меня категорически нет для этого времени, – говорил он друзьям, – к тому же я давно уже повенчан с наукой».
Своим главным научным направлением он избрал выращивание в лабораторных условиях искусственных тканей и органов для нужд трансплантологии. Его приглашали на различные симпозиумы, а работы печатали в научных журналах, ему надоедали падкие на сенсации журналисты, но денег на «сомнительные» исследования не выделяли. А когда у американских и даже корейских коллег стали выходить статьи с ошеломляющими результатами опытов, основанными на его теоретических разработках, Арсентий Ледовской перестал информировать университетской начальство и учёный мир о своих достижениях. Он начал работать «на себя»… Никого не посвящая в свои секреты, профессор привлекал самых талантливых аспирантов и студентов для решения небольших локальных задач, определённых расчетов, и они трудились над этим, чтобы всего лишь получить очередной зачёт. Работа успешно продвигалась, а учёный все более становился затворником, справедливо опасаясь того, чтобы очередная Нобелевская премия не уплыла из России за рубеж…
В семь вечера в Государственном архиве Калининградской области, в помещении, где обычно заседает клуб краеведов, Арсентия Ледовского ожидал Авенир Петрович Овсянников. Он сидел в кресле за широким ореховым столом. Пожилой исследователь выглядел молодцом: седые волосы, зачёсанные назад, прямой нос, строгое вытянутое лицо, а также жёсткий, сосредоточенный взгляд делали его похожим на политического деятеля времён Леонида Брежнева. Рядом с ним находился писатель и историк, член правления Калининградского клуба краеведов Леонид Моисеев, круглолицый, черноволосый человек в очках, лет сорока пяти – пятидесяти. Перед собой он расположил раскрытый ноутбук.
Поскольку Арсентий Александрович прекрасно знал обоих, встреча прошла без лишних церемоний. Сразу перешли к делу.
– Я рад приветствовать вас, господа кладоискатели! – с сияющей улыбкой провозгласил Ледовской. – Но я вырвался максимум на час, прошу меня извинить, уважаемые краеведы, – добавил он, усаживаясь за стол.
– Тогда начнем, – заторопился Овсянников. – Сначала поделюсь информацией я. Впрочем, многое из того, что я скажу, вам уже известно. И всё-таки…
В 2005 году при раскопках фундамента Королевского замка археологи обнаружили маленькую серебряную коробочку с одиннадцатью предметами и небольшим кусочком пергамента. Нашлась она на месте, где раньше стояла замковая кирха, где-то неподалёку от «Зала московитов». На глубине чуть более метра… Вы это, конечно, помните…
– Как ни помнить? – профессор вздохнул. – Дело нашумевшее!
Леонид Моисеев согласно кивнул.
– Я, с вашего разрешения, закурю, – сказал он. Однако не стал дожидаться позволения собеседников и тут же полез в карман за сигаретами.
– А я продолжу. Как известно, все предметы были изготовлены из различных металлов, в том числе из золота и серебра. На них были нанесены рисунки – пяти- и шестиконечные звёзды, изображения мифических существ и различные магические знаки….
– Мне помнится, что учёные нашли в шкатулке и массивный бронзовый перстень, намертво прикрепленный заклепкой! – поддержал беседу Арсентий.
– Да, и сразу возник вопрос: почему и для чего? Ведь его невозможно надеть на палец! Время изготовления шкатулки и её содержимого, предположительно XV-XVI век…
– Тогда и появилось предположение, что она… по всей видимости, принадлежала Паулю Скалиху, – добавил Моисеев. – Теологу, авантюристу, чернокнижнику… и вообще, загадочному человеку, обладающему незаурядными способностями. Об этом высказался ещё Вадим Храппа, – и стряхнул пепел в стеклянную пепельницу, стоящую тут же, на столе.
Авенир Петрович продолжал:
– Да, много странных вещей хранилось в шкатулке. Например, камень с вырезанным рельефным изображением, возможно, печать. На этой инталии (60) имелась золотая оковка с ушком, для нити или шнура. Но удивляет другое – по мнению экспертов, возникало ощущение, будто она никогда не была «в деле» и выглядит так, словно ещё хранит тепло рук мастера! Поговаривают, что она обладает какой-то таинственной силой…
– С этими предметами, действительно, много непоняток, – подтвердил Леонид. – Ясно одно – все они были нужны для проведения каких-то магических ритуалов… Что-то из области алхимии, оккультизма, гаданий.
– И всё-таки, – Авенир Петрович сделал многозначительную паузу, – учёные до сих пор не могут понять, почему данные предметы, с такой разной символикой собраны здесь, в одной шкатулке? И для какого ритуала она предназначалась?..
– И что? – поинтересовался Арсентий. – У вас появились какие-то предположения?
– Разумеется, – ответил Овсянников. – Теперь слово господину Моисееву, – и откинулся на спинку кресла.
Арсентий демонстративно взглянул на часы.
– Я буду краток, – заявил Моисеев. – Голос его был хрипловат, отчего казалось, что говорит он с трудом. – Речь идёт об епископском замке Фишхаузен. Точнее о том, что от него осталось…
– А дожило до наших дней совсем немного, – с усмешкой вставил Овсянников. – Всего-то руины одной стены.
– И всё же мы решили провести в этом месте археологические раскопки. Работа началась ещё два года назад…
– Я слышал об этом, – заметил Арсентий.
– Очень хорошо. Тогда вы, наверное, знаете о том, что нам довелось обнаружить и исследовать подвалы замка…
– Я старался внимательно следить за ходом исследований. Помнится, там тоже
