Место, откуда видно.

мы гордились своей школой, городом, людьми, которые жили с нами по соседству. А первый же выезд в Москву внёс трещину в заложенное мировоззрение. Дальше - больше. Мир менялся к лучшему, только в нашем городе всё оставалось по-прежнему, а в последнее время становилось ещё хуже. Стали уходить люди, которыми мы могли гордиться. Стал исчезать асфальт с тротуаров, по которому мы ходили тридцать лет, оставляя в памяти полу размытые воспоминания о том, как мы радовались, когда его укладывали. Тогда это символизировало начало новой эры. Тогда мы могли снять резиновые сапоги и ходить по чистым дорожкам, играть в классики, кататься на роликах и велосипедах, а теперь, видимо, этой эре настал конец, как и всем предприятиям и надежде на светлое будущее. Страшно даже подумать, что всё, за что так отчаянно боролись наши предки, скоро канет в лету. Вместо того, чтобы собрать вече и честно сказать народу: «Ребята, мы в полной жопе, давайте подумаем, как будем выбираться», - нам говорят, что у нас много достижений: воздвигли новые памятники погибшим ополченцам, чернобыльцам, Святителю Василию аж целых два, вот ещё афганцам должны поставить. Создаётся впечатление, что чем больше памятников, тем меньше жизни. Чем больше церквей – тем меньше духовности. Фарс. И никто не хочет слушать, думать. Никто не хочет понять, тем более делать. Как это всё похоже на пир во время чумы. Ритка, прости, что сливаю это на тебя, но я что, действительно такая дура, потому что хочу, чтобы люди в моём городе жили лучше, были счастливы и научились радоваться не только после пол-литра? Я же книгу для чего писала? Не ради славы своей – хотелось людям помочь. И что, помогла? Сама чуть не окочурилась.

Маргарита, которая до этого момента внимательно слушала мои стенания, прервала своё молчание:

- Сначала о книге. Ты думала, что своей книгой спасёшь мир? Так? – Я кивнула.- Но ты не подумала, что очень многие люди не читают вообще ничего. Не только твою книгу не хотят читать. Не хотят читать вообще. И это их право. А то, что несколько человек сказали плохо про твою книгу – так это прекрасно. Хуже было бы, если б не сказали вообще ничего. Радуйся!

- Чему? – Я была так зациклена на своей обиде, что не могла воспринимать объективно ту информацию, что касалась меня самой, да и обиду свою не хотела признавать, потому что знала, что обижаться не подобает духовно развитому человеку. Проще же всегда свалить вину на общество и правительство.

- Как чему? Тому, что ругают. Ты должна быть им благодарна. Они помогают тебе расти, заметь, бесплатно. Смотри на это как на тренинг. Ну, не мне же тебя учить, кто из нас психолог?

Что-то с хрустом в голове сдвинулось, словно на заржавевшие шестерёнки плеснули спасительного масла, я откинулась на спинку стула и захохотала.

- Не могу сказать, что моментально возлюбила эту кучку фрустрированных анальников без лиц и имён, но от бреда преследования избавилась точно. Спасибо тебе. Я просто не думала, что желание сделать мир чуть лучше и слава идут рука об руку, а уж тем более, что слава может подойти так неожиданно сзади.

Мы расхохотались, и унылая действительность перестала казаться такой уж серой. Я не стала озвучивать, дабы не испортить чаепития, молнией мелькнувшую предательскую мысль: «Хорошо хоть, что сейчас людей на кострах не сжигают». (Тогда я даже предположить не могла, о возможности трагедии в Одессе 2 мая 2014г.)

«Официальные источники никогда не расскажут тебе правды», - тысячу раз права моя умная, добрая, прекрасная Маргарита. Как же я благодарна тебе за  факты, собранные тобой по крупицам, и причащение меня к этому подвигу. Сама бы я не решилась. В моём сознании крепко засело: родина – это место, где тебе хорошо. А здесь, в моём городе, я не чувствовала себя счастливой, и даже испытывала чувство стыда за всеобъемлющую убогость: мусор, грязь, мат, унылые лица. Всё время хотелось понять: почему? Почему мы не можем жить хорошо: достойно и богато?

 Риткины рассказы не проясняли, а уводили ещё дальше - в глубинные слои подсознания, раскрывая в новом свете для меня то, что я и так уже давно знала. Причудливо переплетённые противоположности исторических событий  и судеб людей, творивших нашу историю, стали приносить ясность в мою беспокойную душу.  Я сумела освободить мозг от назойливых и однобоких исторических сведений, которые подобно проституткам, показывали свои густо намалёванные рожи, скрывая под гримом убогие язвы неправедной жизни. Чем больше я узнавала непредвзятой правды, порой ужасающей по своей драматичности, тем больше я проникалась любовью к своей родине. Не в смысле тошнотворного: «Кинешма, малая родина наша», - а тупо идентификацией со своей судьбой. Если моя жизнь была просто похожа на идиотизм в рамках отдельно взятой личности, то история родного края напоминала причудливо переплетённые узоры идиотизмов, их борьбу, смерть и победу, где «красной нитью», как частенько нам вдалбливали в школе, проходит кровь древних славян (а может и чья-то ещё), которая и сейчас бурлит во мне, заставляя выплёскивать эти строки, неумолимо подталкивая к ответу на сакральный вопрос: «Кто же я, чёрт возьми?»

                                               ***

- Ты полюбишь, когда будешь узнавать. – Сказала мне Маргарита, когда я, размахивая руками и ещё сопротивляясь самому слову «краеведение», от которого тошнило ещё с комсомольских времён, пыталась сумбурно ей объяснить,  что же я хочу.

- Понятно. Ты заинтересовалась краеведением. - Сказала она, надавив ложечкой на корень моего языка.

Я жестами и воплями умоляла, чтобы она не произносила это слово всуе, дабы не убить ещё в зародыше попытку узнать хоть что-то, чем действительно можно гордиться, и понять, наконец, смысл фразы «любовь к родине».

- Рит, а ты сама-то нашла, чем гордиться? – Ещё не вполне доверяя, спросила я её.

- Я? Да. – И видя мои глаза, с застывшим недоумением, словно сжалившись, добавила, - Это сложно объяснить. Но ты поймёшь. И вообще, я хочу, чтобы ты написала книгу.

Я не нашла, что ответить, противоречивые эмоции всё ещё бурлили во мне. Странно вращая глазами и беспорядочно жестикулируя, я пыталась говорить, но получались только какие-то междометия. «С одной стороны, - думала я, - исторический роман – это такая кропотливая работа, тут столько сил положишь, и ведь, скорее всего, снова найдутся недовольные. С другой же стороны, надо чем-то заняться и это интересно, а вдруг, я найду нечто удивительное и раскрою какую-нибудь тайну. Всё ещё не особо веря в то, что серость когда-то была цветной и, предвидя горы пустой