- Идите за мной, добрые люди, - брат Федор двинулся впереди Гречмакова и Перехватовой по бетонной дорожке к кирпичному дому хозяина поселка.
- Пока! – крикнул им вслед Василий и, покачивая опущенной рукой с картиной, устремился по другой дорожке к десятку домиков. Домики из красного кирпича походили на кубики и стояли в одну линию, в метрах пяти друг от друга. От бетонной дорожки к двери каждого домика вела тропинка. Окон у домиков не было.
Шагая за провожатым, Антон Гречмаков и Даша Перехватова увидели, как Сливов скрылся в пятом домике с края, ближнего к железной калитке в воротах. Еще они приметили в густеющих сумерках, как вдоль забора бредет фигура в темном плаще и с огромной собакой на коротком поводке.
- Если у нас обломится с ночлегом, я Ваське морду набью, - через щель в уголке губ, пригрозил Антон негромко.
- Следуйте за мной, добрые люди, - закрыв и оставив зонт на крыльце дома отца Максима, потребовал брат Федор и подвел парочку темным коротким коридором к двери, на которой голубели мелкие звездочки, намалеванные фосфорной краской. Когда он открыл эту дверь, колеблющийся желтоватый свет окатил его коренастую фигуру.
– Отец Максим, будь вечен! – пробасил брат Федор и слегка склонил круглую голову.
- Будь вечен, - ответил тихий приятный мужской голос.
- Отец Максим, гости к тебе. Их привел в поселок брат Василий. По его словам, они нуждаются в жилье.
- Пусть войдут.
- Входите, добрые люди, - посторонившись и придерживая рукой дверь, пригласил брат Федор.
10
В просторной квадратной комнате без окон Даша Перехватова и Антон Гречмаков осмотрелись. Перед ними на полу горели, слегка потрескивая, расставленные кольцом свечи, но благодаря скрытой вентиляции дышалось легко. На оштукатуренных стенах висели тонкие ветки рябины, березы, клена, дуба с не пожухлой листвой. На широкой лавке (напротив входной двери) сидел на фоне репродукции картины Николая Рериха «Воин света» седой старик в черной рясе. Спина его была прямой. Его острая бородка, узкое лобастое лицо и кисти рук белели, словно припудренные алебастром. Его темно-серые глаза смотрели строго.
- Здравствуйте, - сказали по очереди Антон и Даша и назвали свои имена.
- Будьте вечны, добрые люди, - поднявшись с лавки, произнес старик. – Я – отец Максим. Что привело вас в мой поселок?
- Нам негде переночевать, - ответила Даша. – Художник Вася обещал, что вы поможете нам жильем и едой.
- Добрые люди, вас ввели в заблуждение. Мой поселок - не приют для бездомных; мой поселок только для творческих людей, - отец Максим, словно скользя по полу, обогнул круг из свечей и приблизился к гостям. Его темно-серые глаза были спокойны, как и его узкое лобастое лицо с острой бородкой. – Брат Федор! – громко позвал он и добавил тише, когда крепкий брюнет появился на пороге комнаты: – Проводи добрых людей на дорогу к станции.
- Что вы такое говорите?! – заволновалась Даша. – Я пишу стихи! Мне нужна защита от злобы людей!
- Так вы поэт, добрая девушка?! – воскликнул с нотками радости отец Максим и обошел вокруг стоявших плечом к плечу гостей, как будто разыскивая кого-то за их спинами. – Вы, добрый юноша, тоже поэт?
- Да, - заметив слабый кивок Даши и ее просящий подтверждения взгляд, ответил Антон.
- Хотите, я прочитаю свои стихи? - привлекая внимание старика, предложила Даша.
- Нет, не хочу. Я ничего в стихах не понимаю, - признался отец Максим и попросил крепкого брюнета: - Пожалуйста, брат Федор, пригласи ко мне брата Василия.
- Слушаюсь, - ответил брюнет и исчез из комнаты.
- Добрые люди, присаживайтесь, пожалуйста. Подождем вашего протеже, - сказал отец Максим лилейным голосом и вернулся на лавку, спиной к репродукции картины «Воин света». Поставив прямые руки на колени, он дружелюбно заулыбался, не размыкая узких губ. Присев на ту же лавку, Даша Перехватова и Антон Гречмаков тоже приветливо заулыбались друг другу и отцу Максиму. Улыбчивое молчание их затянулось. Все трое наблюдали за огоньками свечей и слушали, как стучат ходики у входной двери.
- Я все же прочитаю свои стихи, – утомившись улыбаться и посерьезнев, сказала Даша.
- Пожалуйста, не надо. Завтра утром вы, добрые люди, прочтете по любимому своему стихотворению перед всеми жителями поселка. Потом жители проголосуют - кинут в короб камешек: белый или черный. Будет в коробе белых больше – вы останетесь в поселке; будет черных больше – вы уйдете из поселка. И не вздумайте сопротивляться - охрана выведет вас и никогда не пустит в поселок, - сказал отец Максим и прислонился спиной и затылком к стене. Фигура светлого всадника на репродукции оказалась точно над его седой головой.
- Разве можно судить о поэте по одному стихотворению? – спросила Даша.
- А по капле крови можно определить ее состав, ее группу? – парировал отец Максим.
- Можно, - нехотя согласилась Даша.
- А если после голосования мы останемся в поселке, мы, правда, не будем платить ни за жилье, ни за еду? – спросил Антон.
- Ни за что и ни в каком виде, добрый юноша, - встрепенувшись и отпрянув от стенки, успокоил отец Максим.
- Как-то это странно, - задумчиво отозвался Антон. – Домики же стоят денег.
- Да, и немалых, - не смутился отец Максим. – Но я один раз живу на свете. Я волен тратить свои деньги, как считаю нужным. Ты же, добрый юноша, волен поступать со своими деньгами по-своему, не так ли?
- Так, - откликнулся Антон и украдкой пощупал внутренний карман пиджака, в котором лежал пустой бумажник.
- Вот именно, - горячо подчеркнул отец Максим. - В поселке люди развивают свое творчество, уходят в мир и добиваются успеха. В их успехе есть и моя доля.… И пока я жив, я буду помогать талантливым людям. Это мое предназначение. Я убежден: чем больше будет творческих людей в России – тем меньше в ней будет хамства и унижений человека человеком… У меня нет таланта, но я счастлив своим участием в чужом творчестве. Я предоставляю скромную еду, изолированное от внешнего мира пространство; а творческий потенциал жители поселка реализуют сами.
… Не все сказанное отцом Максимом было правдой. Да, бесплатная еда и звуконепроницаемое жилье существовали в поселке, а вот об отсутствии у себя таланта он слукавил. С детства
