- Юра, успокойся...
- Да пошли вы все! Все! - кричу. - С вашими вшивыми правилами! С вашим враньем! Не нужен мне ваш сраный футбол! Я сам ухожу! Потому что ничего у нас не успокоится!
Выбегаю из кабинета, хлопнув дверью, и рву на улицу. Пусть подавятся! И без футбола проживу! А у самого - слезы на глазах. Как же они все меня достали! Все до одного! По дороге налетаю на пацана из команды, почти сбиваю его с ног, от чего он звереет, обзывает меня неуклюжим педиком и тут же получает по морде. Следом получаю в ответку и я.
Иду по улицам. Погода - мерзость. На душе - словно насрали. В голове - запутанный клубок мыслей. Глаз распух, но не очень-то болит - наверное, от холода. Натягиваю шапку почти на самые брови, капюшон, и шатаюсь так от остановки к остановке. Как будто хочу куда-то уехать, но ехать мне некуда. К тете Насте не хочется до дрожи. Надоела ее маленькая квартирка с постоянным запахом еды, ее стремные вытянутые халаты, ее вечно растрепанная прическа, ее глупые нравоучения и лицемерные заявления. Надоело, что она относится ко мне как к ребенку. Я твердо решаю не возвращаться туда. По крайней мере, сегодня. Но уже через три часа руки и ноги коченеют. Я захожу в кафе, выгребаю последние деньги. Мне хватает на большой чайник чая и яичницу. Еще час смело могу кантоваться тут. А потом опять тоска. Ветер въедается в кожу. И никому я не нужен. Даже себе не нужен. Все, все мне врали. Я начинаю перебирать ложь, которой кормили меня с самого детства. Сначала мама с тетей Настей. Насрали мне целый рюкзак камней, огромных валунов, которые я таскал за собой все детство, разрываемый всеми сомнениями и комплексами, что рождаются в голове пацана, растущего без отца. Мои школьные друзья, такие верные, вдруг в один миг сделавшиеся врагами. Товарищи по команде, которые, когда видели Андрея с Владом на матчах, от зависти и восхищения просто дар речи теряли, а потом опустились до тупых оскорблений. И Танька даже, всё ко мне липла, в любви какой-то клялась по пьяни, и вот тебе - "это передается генетически". Откуда только слово такое выучила, дура! А Полина Николаевна вообще хороша. Вмазывала мне про толерантность по отношению к Канарейкину, от одного вида Андрея, наверное, намокала вся, и вдруг посмотри на нее: "Таким нельзя воспитывать детей ". Вся ее толерантность сдулась и вылетела через задний проход. Я перебираю так всех, и спотыкаюсь только на одном. На том, кто не соврал, когда это было так нужно. Когда я налетел на него с обвинениями и вопросами, Андрей не стал оправдываться и изворачиваться, хотя мог бы. Что ему стоило сказать: "Юрка, да что за хрень ты несешь! Это все неправда!" И я бы поверил. Скорее всего бы поверил, потому что очень хотел услышать именно это. Но Андрей не стал врать мне открыто, в лицо. Да, он скрывал правду, но не врал, глядя в глаза. Меня передергивает от этой мысли. Мне хочется тут же бежать к нему, в наш дом. Возможно, мне просто хочется закрыться в своей комнате, как в крепости, но и этого желания оказывается вполне достаточно.
*** *** ***
Я забегаю на седьмой этаж, открываю дверь своим ключом и вхожу. Стою несколько секунд на пороге в тишине, а когда из комнаты появляется Андрей, облокачиваюсь о стену, как покосившийся фонарный столб. Мы молчим какое-то время и как будто не смотрим друг на друга. Андрей выглядит уставшим и помятым, вымотанным и обесточенным.
- Привет, - наконец произносит он. - Как дела?
- Я из футбола ушел, - отвечаю, не поднимая глаз.
Андрей выдыхает. Потом снова повисает бестолковая пауза.
- Прости меня, - тихо говорит он, - Я не хотел, чтобы так все получилось. Я старался быть хорошим отцом... Видно, не вышло.
Я поднимаю на него глаза, с трудом сдерживая слезы, подбегаю к Андрею и обнимаю его.
- Ты хороший отец! - говорю, уткнувшись ему в плечо. - Самый лучший!
Андрей впивается пальцами в мою куртку, потом как будто отстраняется и кивает на мой синяк на лице.
- Это что?
- Да так, - морщусь, - до свадьбы заживет.
Тут из комнаты выходит Влад. Смотрит на меня так, что я не могу определить, рад он моему возвращению или жутко злится. Он приветственно поднимает руку, потом подходит к Андрею, хлопает его по плечу.
- Я пойду, - говорит тихо, берет с вешалки куртку, надевает ботинки.
Андрей кивает, они жмут друг другу руки, на прощанье Андрей касается ладонью предплечья Влада и тоже похлопывает как будто в знак благодарности.
Когда Влад уходит, я снова обнимаю Андрея.
- От тебя пахнет алкоголем, - говорю, принюхиваясь и пытаясь заглянуть в глаза, - и сигаретами.
Я ни разу не видел, чтобы Андрей курил. Черт, да он и не курил никогда!
- Ты что, куришь?
- Бросил, когда тебя к себе забрал, - отвечает он с какой-то почти невероятной усталостью и морщится одной стороной рта. - Пару дней назад снова начал.
Я отстраняюсь, отступаю на шаг к стене и смотрю теперь в глаза Андрею. Он небритый и очень грустный, но у меня столько вопросов. Они прямо раздирают меня.
- Ты пытался быть нормальным? - говорю и осекаюсь. - Ну, то есть... Я не знаю, как сказать это.
- Да, Юр, - отвечает он. - Любой из нас пытается. Но не работает.
- А мне вообще собирался говорить?
- Не знаю, Юр.
- Ну, если скрывал, значит, признаешь, что это как-то ненормально?
- Это трудный вопрос, - говорит Андрей. - С долгим ответом. Но да, я долго думал, что это ненормально.
- Поэтому и женился на маме? - я шмыгаю и понимаю, что по щеке течет предательская капля, быстрым движением смахиваю ее.
- Да, - отвечает он, и я вижу, что честно.
Я вижу, с каким трудом ему дается эта честность. Честность, выходит, это вообще преодоление. Она требует сил, выдержки, терпения. Она требует немалого мужества. Быть честным не каждый сможет. Я бы даже сказал, это редкость в наше время.
- Она тебя спалила, да?
- Юр, давай я поговорю с тренером. У тебя же талант, ты же без футбола жить не можешь. Тебе надо играть. Давай найдем другую школу, переедем. В другой город...
- Тему не переводи! С мамой как было? Рассказывай давай! Или забыл...
- Не забыл, - Андрей вздыхает, набирает воздуха в легкие, как будто собирается
