- Что с тобой, парень? – Мориссон тряханул его за плечо. – Пойдем, иначе ты не доедешь.
Теодор послушно поднялся, чувствуя себя марионеткой, лишившейся ниточек и кукловода, и поплелся за ним, даже не удостоив взглядом оставшихся в купе. Лишь оказавшись на платформе, он подумал, что Мориссон, возможно, хотел оставить Ханса и Мадлен наедине.
Теодор не мог понять, что произошло, да и не был уверен, что что-то вообще происходило. Он находился в какой-то прострации, слабо понимая, что творится вокруг него. Он не понимал, как оказался в поезде, куда и зачем ехал, и какой сейчас год. Ноги сами несли его по платформе вдоль состава, он не замечал выходящих из вагонов пассажиров, но при этом лавировал между ними так легко, будто его тело шло само по себе, в то время как разум находился где-то за пределами… чего? Теодор окончательно потерялся в пространстве и событиях.
Он пришел в себя лишь оказавшись на палящем солнце. В костюме стало изрядно жарко, но Теодор не стал снимать пиджак, хоть мог и остаться в жилетке. Мориссон протянул ему сигарету, но он покачал головой. Тот удивленно поднял брови, но поймав сердитый взгляд товарища, пожал плечами и отвернулся.
Теодор глядел на бескрайние песчаные просторы, как завороженный, и не мог оторвать взгляда, пусть глаза и начинали слезиться. Ветер трепал его волнистые волосы и выл в правом ухе. Далеко впереди песчинки поднимались в воздух и соединялись в одну сплошную стену, заворачивавшуюся в воронку. Природа гипнотически действовала на Теодора, введя его в оцепенение. Он начинал чувствовать, что голову закручивает так же, как песок. Неясное движение, порожденное вовсе не ветром, отвлекло его внимание, заставив его сознание наконец-то ожить.
Теодор не понимал, как человек мог оказаться в таком богом забытом месте совершенно один и без ручной клади. Он отошел дальше от поезда и принялся вглядываться в даль, где вырисовывался неясный силуэт. Вскоре Теодор увидел, что человек этот движется совершенно неестественно. Походка его была странной, ноги волочились по песку, не отрываясь от него, человек заметно хромал, а одно плечо оказалось ниже другого – так путника перекосило.
Вскоре Теодор стал различать и некоторые черты лица, показавшиеся ему до странного знакомыми. Глаза путника остановились на нем и не мигая глядели на него, отчего в его желудке стало неприятно жечь. Теодор оглянулся на Мориссона, но тот только глядел в блокнот и пускал дым изо рта.
Вскоре путник оказался совсем близко от поезда, так что Теодор смог разглядеть его лицо. Кожа будто обтянула кости черепа и была покрыта запекшейся кровью. Нижняя губа была разодрана и оголяла желтые резцы. Спутавшиеся каштановые волосы кое-где слиплись целыми прядями, рубашка висела на отощавшем теле, как белье на просушке, да и штаны выглядели не лучше. Путник был бос, голоден, измучен и изувечен. Его странный и страшный взгляд будто сквозил враждебностью.
Но даже эти изуродованные черты не помешали Теодору вспомнить, кто же этот человек. Один из лучших следопытов в городе, который со счастливой улыбкой отправился с Теодором в дальнее путешествие через Долину Смерти, теперь не соображал, что творится вокруг него. Он едва ли теперь считал себя человеком, и не воспринимал Теодора как друга. Тот хотел, было, окликнуть его, но путник вдруг рванулся с места с явным намерением порвать ему глотку. Благие помыслы Теодора моментально испарились.
Странное, подобное животному рычание донеслось до ушей и Мориссона. Теодор даже не успел позвать его на помощь, как тот уже бросился на полоумного следопыта. Казалось, остановить истощенного и израненного человека – дело несложное, но он, видимо, оказался куда сильней, чем был на первый взгляд. Мориссону было трудно его держать, и, в конце концов, напавший вырвался.
Теодор не мог дать отчет своим действиям, руки жили и действовали сами по себе. Он выхватил пистолет, что так неосторожно держал заряженным во внутреннем кармане пиджака, и направил его на следопыта. Ни одно упирающееся в грудь дуло пистолета не способно заставить остановиться монстра, но следопыт замер на месте. Теодор решил, что все-таки определенная доля человечности в нем осталась. Он держал пистолет и видел, как дуло трясется вместе с рукой. Голос Мориссона прозвучал будто у него в голове:
- Он уже не человек, Тео, тебе не о чем жалеть. Стреляй!
Указательный палец нашел спусковой крючок и начал медленно давить на него. И чем сильнее он давил, тем больше тряслась рука. Все внутри Теодора жгло огнем, будто ему в глотку залили кислоты, и его наполнял ужас от того, что ему предстоит сделать. Он не мог застрелить человека, который несколько раз уходил с ним в пустыню с восторженностью маленького ребенка. Человека, который видел в его образе нечто сказочное и совершенно нереальное, отчего в нем жила эта непоколебимая вера в своего кумира.
Спусковой крючок все больше приближался к заветному положению. Пот крупными каплями стекал по лбу Теодора, его начинало трясти, будто в лихорадке, и голову стало закручивать. В самый последний момент он резко опустил оружие и поспешил отвернуться от следопыта, продолжая сжимать пистолет в руке.
Мориссон выхватил оружие из его руки столь внезапно, что Теодор вздрогнул. Тот что-то пробормотал, но Теодор различил лишь «тряпка» - оскорбление, видимо адресованное ему. Мориссон отошел от него на несколько шагов и направил дуло на следопыта, который тяжело дышал, обливаясь потом, но не двигался, по-хищнически скалясь.
Теодор осмелился поднять на Мориссона глаза. Тот был решителен и непреклонен, его рука не дрожала, как дрожала рука Теодора. Он без сожаления нажал на спусковой крючок, прозвучал оглушительный, как показалось Теодору, выстрел, и следопыт рухнул замертво.
Он едва пересилил себя, чтобы все же взглянуть на бездыханное тело. Кровь обильно текла из дыры во лбу, а глаза его были широко распахнуты. Крупная дрожь пробила Теодора, и он поспешил отвернуться. Это была первая смерть на его глазах.
Остановка поезда подходила к концу, и Теодор с удивлением обнаружил это. Ему казалось, что прошло только несколько минут с того момента, как они вышли из вагона. Мориссон не стал отдавать пистолет, а только позвал Теодора идти за ним. Но он не мог.
Он глядел на убитого во все глаза, дрожал и дергался от каждого звука голоса товарища. Когда рука Мориссона опустилась ему на плечо, Теодор отшатнулся и смотрел потрясенно уже на него. Лицо Мориссона оставалось спокойным, пока что-то не привлекло его внимание. Теодор проследил его взгляд и понял, что кто-то был у него за спиной, однако повернуться
