Что происходило дальше, он не мог разобрать. Он слышал странное нашептывание, вой ветра, язык, на котором не говорил ни один знакомый ему человек. Будто кто-то желал загипнотизировать его, подчинить его себе. Он чувствовал на груди чьи-то когти и холод металла. Он чувствовал его голой кожей.
Что-то определенно шло не так, Теодор понимал, что никак не может вернуться в реальный мир. Сознание вновь попало в темный лабиринт и бродило там в поисках выхода. И чем дольше оно бродило, тем сильней было чувство, что выхода просто нет. Теодор чувствовал омерзительный запах тлена, крови, гари, чувствовал влагу ногами, чувствовал, как кто-то скребет его по груди, будто желая добраться до сердца. Он находился в прострации до тех пор, пока глаза сами собой не начали открываться.
Верхушки деревьев покачивались на ветру, где-то ухали совы и выл волк, и Теодор видел над собой два желтых огонька. Они были столь близко к его лицу, что он невольно вздрогнул. Затем огоньки исчезли, его голова упала на промерзшую землю, и Теодор остался лежать с расцарапанной грудью и кровоточащей ногой, находясь в каком-то бреду.
Затем он услышал голос Ханса, но звучал он куда реальней, чем раньше, и в нем он различил оттенки безумия, что настигло его друга после той роковой ночи, когда они лишились еще двоих. Сильные руки подняли Теодора и заставили его принять сидячее положение. Он почувствовал сильнейший удар в лицо и распахнул упорно закрывающиеся глаза. Во рту был привкус горечи, и кровь медленно наполняла всю его полость. Лоуэлл отплевался и попытался разглядеть перед собой что-либо, но видел только размытые очертания лиц Ханса и Нокса.
Он слышал их голоса, но не мог разобрать, что они говорят. Демон с желтыми глазами исчез, и Теодор ощутил, как он отдаляется от них с головокружительной скоростью. Сознание Лоуэлла будто уносилось вслед за монстром, и сам он ничего не мог с этим поделать. Еще несколько мгновений бесплодной борьбы, и он вновь провалился в густую черноту неизвестности. Больше сознание не возвращалось ни в лабиринт, ни к своему хозяину.
ГЛАВА 12.
Темнота сменилась белой пеленой, постепенно материализовавшейся в четкие очертания предметов в комнате. Помещение было затемнено: отчасти эффект полумрака создавался за счет темных обоев, а отчасти от закрытых ставен. Штор на окнах не было, и взгляду представали облупившиеся рамы, кое-где покрытые плесенью. Воздух в комнате был тяжелым, в нем висела пыль, и витал запах паленой резины. Кроме полуразвалившейся тумбочки и кровати с продавленным матрацем в комнате не было ничего.
Лоуэлл поворочался на кровати. Он чувствовал недомогание, голова шла кругом, и к горлу подкатывала тошнота. Он с трудом оторвал голову от подушки и почувствовал заметное облегчение.
Он оглядел себя: вся его одежда, кроме нижнего белья, была с него снята, а вместо этого на него надели пижамные штаны, которые были ему не по размеру, и халат. Грудь перевязана, и сильное жжение чувствовалось между ребер и на грудине.
Лоуэлл попробовал подняться с кровати, что удалось не с первого раза, и тут же пожалел, что под руками нет трости или костыли. Постояв несколько минут на месте, чтобы голова пришла в нормальное состояние, он двинулся по мягкому ворсу ковра столь безвкусной отделки, что смотреть на него было противно. Обуви он так и не смог отыскать, и двигаться дальше пришлось босиком.
В доме стояла гробовая тишина, все ставни закрыты, двери заперты на засовы, и свет везде погашен. В коридоре довольно темно, и Лоуэллу пришлось двигаться наощупь. Возникшее с пробуждением чувство знакомой обстановки скоро улетучилось, ибо он не мог вспомнить, что был когда-то именно в этом доме.
Когда стена под рукой кончилась, Лоуэлл свернул и стал двигаться маленькими шажками, предчувствуя, что совсем рядом с ним находится лестница. Он понятия не имел, на каком этаже находится, и решил обследовать здесь все, пока не найдет хоть одну живую душу. Он почему-то был уверен, что не может быть, чтобы в доме никого не было.
Как бы осторожно он не двигался, Лоуэлл чуть было не упал, когда босая ступня его не обнаружила под собой ступени. Кое-как удержавшись на ноющих ногах, он стал осторожно спускаться. Колени его болели, и двигаться было тяжело, из-за чего ему пришлось всем весом налечь на перилла. Ступни сильно затекли от неудобного лежания, но Лоуэлл не обнаружил на них никаких повреждений, хоть и был абсолютно уверен, что ноги его пострадали. Одолев последнюю ступеньку, Лоуэлл чуть не упал, когда перилла под руками резко оборвались. Он оказался на первом этаже.
Казалось, будто он попал в склеп. Запах стоял удушающий, полный пыли и вони плесени. В этом доме явно не жили уже давно. Но как он мог оказаться здесь? Он не помнил этого места, стало быть, его сознание не продолжило путь по просторам его воспоминаний. Но и сном это быть не могло, слишком явственно он чувствовал все запахи, ограниченность пространства и материал всего, до чего он дотрагивался.
Лоуэлл брел в полной темноте, прижавшись к стене. Единственно, чего ему не хватало во всей этой нереальной картине – это звуков. Половицы под его ногами не скрипели, ни единого шороха, кроме шуршания стены под ладонями, не было, и голоса ниоткуда не звучали. А ведь именно голоса он и искал, как единственную гарантию того, что он не попал в очередной сюжет своего бредового сна.
По дороге ему попалось три двери, которые он пытался отпереть, но все были закрыты на ключ. Коридор сворачивал, и уже через три шага Лоуэлл поймал взглядом тусклый свет. Двигаясь на него, как мотылек на огонь, он попал в просторную кухню, в которой, кроме обеденного стола и раковины, ничего не было. Свет исходил от старой керосиновой лампы, коей здесь, в доме, оборудованном электричеством, с лампами под потолком в комнате, было не место. Лоуэлл слышал какой-то треск и, приблизившись к столу, обнаружил, что о лампу бьется моль. Насекомые пока были единственными живыми существами, что он отыскал в доме. Уныло оглядев кухню, он развернулся и пошел обратно в коридор продолжать свои поиски.
В который раз на Лоуэлла накатила волна необъяснимого страха, когда в темном коридоре ему почудились два желтых огонька. Он машинально поднял руку к шее, но медальона на ней не оказалось. Он замер на месте, вглядываясь во тьму, но вскоре понял, что огоньки – это всего
