«Так, бойцы!» - говорит он, - «вы рубанок хоть раз видали? Справитесь?»
«Так точно, видали!»
«Ну и чудненько! Фронт работ для вас на ближайшие две недели: берёте в каптёрке инструменты, доски и сколачивчаете из них основания для палаток, чтобы боковины прилегали плотно и ничего не текло. Это, конечно, полная хрень, но у нас скоро намечается проверка, и внешний вид лагеря – главный показатель. Поэтому: вы делаете эти каркасы, а остальные идут в лес за дёрном и обкладывают им палатки снизу. Ферштейн?»
«Так точно. А вопрос можно?»
«Валяйте...»
«А нам на общие мероприятия ходить надо?»
«После развода утром идёте лично ко мне, и если ничего срочного не будет – занимаетесь своими деревяшками, то же самое – после обеда. К вечерней поверке освобождаетесь...»
Остаётся только молиться, чтобы всё это не сорвалось. В каптёрке выясняется, что из инструментов остались только молоток, тупая пила, клещи и рубанок без лезвия. Кроме этого огромное число кривых и ржавых гвоздей, которые придётся выпрямлять. Досок нет. Сам каптёр говорит:
«Территория у части большая. Пошукайте, найдёте обязательно. Только не ленитесь и ни у кого ничего не спрашивайте. Видишь доску – бери и тащи!»
Дельные советы...
Пилу пытаемся наточить камнем, толку мало. Молоток постоянно срывается с ручки, приходится искать в лесу подходящую палку и подтачивать её перочинным ножом. В глубине местной помойки находим шесть подходящих досок и в полном соответствии с советом каптёра тащим их к себе. На первый день материала хватит, но назавтра вопрос, где его взять, будет мучить нас снова, и мы привыкаем к тому, что идя по территории части, надо не просто смотреть по сторонам, а выискивать плохо лежащие деревяшки...
В это время все остальные забавляются на полосе препятствий, маршируют по плацу, а иногда совершают увлекательные путешествия на Сергейцево поле – порыть окопов, пострелять по мишеням, побегать с полной выкладкой. Правда, пару раз Кузнецов всё-таки заставляет нас побегать вместе со всеми, сходить в наряд по кухне, а к концу двухнедельного срока даже поучаствовать в чемпионате батальона по военным видам спорта.
К моему удивлению выясняется, что я неплохо ползаю по-пластунски. В финале, уже извалявшись в грязи и вымокнув от едкого пота, я прихожу вторым, уступив только Кибрику из первого отделения нашей роты. Расстроганный Байор обещает наградить нас:
«Просьбы имеются?»
Хитрый Кибрик делает ход конём:
«Товарищ майор, а дайте нам ЕФРЕЙТОРА!»
Байор от неожиданности даже снимает фуражку, чешет свой полубокс и, выдержав театральную паузу, объявляет решение:
«У каптёра получите лычки, к вечерней поверке они должны быть у вас на погонах!»
Как-то к военной карьере я никогда не стремился, но теперь придётся: отвечать по списку на поверке первым после сержантов, командовать рядовыми, когда дают какие-то общие задания, а потом докладывать о выполнении. Короче, престиж иллюзорен, а ответственность реальна...
Впрочем, остаётся не так много времени: присяга, экзамены, контрольный марш-бросок по тревоге, и там – по домам. Присяга проходит гладко и чётко, никто не забывает текст, который всё-таки вложен в папку. С этого момента нам всем выдают АК-74, мы целый вечер чистим их и ставим в оружейную комнату под замок. В случае тревоги каждый должен знать, куда бежать и который автомат хватать.
Подготовка к экзамену по специальности, военному переводу, проходит в так называемой «ленинской комнате», где есть несколько столов, телевизор и гипосвый бюст вождя. Подполковник Модин – сущий зверь, но профессионал высшего разряда. Он до изнеможения гоняет нас по методу двухстороннего перевода, мы должны уметь допросить военнопленного, в роли которого, как правило, выступает он сам, прикидываясь то вьетнамцем, то афганцем, плохо знающими английский язык. Иногда доходит и до спецпропаганды:
«Солдаты, волосатый капитан Боллз и толстый майор Бахман в погоне за чинами и наградами посылают вас на верную гибель! Сдавайтесь!»
Если ты берёшься переводить и не начинаешь смеяться над фамилией капитана, он с издевательской интонацией заявляет:
«Выучить к завтрашнему дню как будет «рота танковых мостоукладчиков», доложить мне...»
Если не можешь сдержать улыбку – продолжает что-то вроде:
«Отступающий в панике противник не желает сдаваться, он применил ядерное оружие. Вспышка справа!»
Тут, как выясняется, надо быстро улечься головой в сторону от вспышки, и если ты этого не сделаешь, то получишь задание про танковых мостоукладчиков или что-то вроде того.
А то ещё заставляет свои фамилии натовской азбукой передавать:
«Смотрите, сынки: MODIN это всего-то Mike – Oscar – Delta – India – November! Всем выучить свои фамилии в спеллинге, и уметь передавать на слух любое слово! И принимать тоже...»
Самым счастливым моментом для нас теперь кажется последняя минута занятия, когда Модин громко командует:
“At ease! Dismissed!”
Экзамен назначен на понедельник, а в воскресенье после ужина Кузнецов перед строем предлагает всем желающим пойти в кино:
«Вопросы есть?»
«Товарищ капитан, а какое сегодня кино?»
«Хорошее...» - не моргнув глазом отвечает он и сопровождает группу желающих приобщиться к культуре до дверей клуба.
Как только в зале гаснет свет и на экране начинают крутиться рабочий и колхозница, всех одолевает крепкий долгожданный сон. Жалко, что одна серия...
И действительно, какое хорошее кино, смотрится на одном дыхании. Зато потом опять приходится вскакивать от команды «строиться!» и бежать в свою шеренгу, а весь оставшийся кусок вечера слоняться по лагерю, томительно ожидая отбоя.
Ночью не снится ничего, только под утро я начинаю видеть берег реки и замаскированные большие машины на гусеницах, отдалённо напоминающие танки. Это рота танковых мостоукладчиков, по-вражески armored vehicle launch bridge platoon. Солдаты уже сдали нашим толстого майора Бахмана и ожидают своей дальнейшей участи, занимаясь рыбной ловлей. Надо всем сияет ослепительный свет, но это не солнце. Это вспышка справа!
«Четвёртая рота! Подъём!» - орёт дневальный.
Хорошенького понемножку...
На экзамене мне попадается жуткий текст про симптомы лучевой болезни, я долго подбираю слова: тошнота и рвота, вздутия и покраснения... Но Модин вроде бы остаётся доволен моим переводом, и отпускает без лишних вопросов. На улице рядом с ленинской комнатой Кирюха, отстрелявшийся первым, пытается пришить оторвавшуюся пуговицу.
«Слыхал – говорят, завтра марш-бросок по тревоге на сорок километров?»
«На сорок???»
«С трудом представляю...»
«Ничего, недолго осталось...»
Ощущение как в песне – «последний бой он трудный самый...», и в таком напряжении мы дожидаемся сигнала тревоги, наперегонки бежим в оружейную, строимся – норматив соблюдён, Байор фиксирует что-то в своём кондуите.
Потом ставится задача подразделению: совершить скрытно марш-бросок в район с указанными координатами, на месте произвести разведку и занять оборону на рубеже. Байор теперь нам не командир, он наблюдатель, всем руководит Кузнецов. Он и отдаёт приказ:
«Бегом марш!»
Марафонская
