«Валентин, подари сувенир. У тебя же целый музей с запасниками! А то я даже свою шапку отдала Кисе на растерзание – кисточку нормальную сделать...»
Он отвечает не сразу, одевается и уходит. А через десять минут приносит завёрнутый в тряпку окаменелый кусок и протягивает Хелли:
«Держи, только не потеряй!»
Она оглядывает его со всех сторон:
«А что это?»
«Это – зуб мамонта...»
«Ух ты... Мамаша в осадок выпадет...»
И она целует его как-то совсем по-серьёзному, а он от неожиданности шепчет:
«Ласково как...» - и смотрит на меня, мол повезло тебе, паря...
А за окнами опять метель, и обратный рейс в Архангельск отложен до завтра, но лихой Дима-пилот прилетает пораньше, и мы спешно пакуемся в надежде успеть к вылету. Впереди Москва, и кажется, что мы в ней не были давным-давно, хотя прошло только две недели...
В Шереметьеве – оттепель, огромные серые сугробы осели и сочатся грязной обильной водой, смело приправленной солью. Расстаёмся в обнимку: кто на пятьсот пятьдесят первый, кто, богатенький, на такси...
«Хелли, мотор возьмём?»
«Далековато...»
Эх, не о том переживаем! В её подъезде мы целуемся, словно старшеклассники, и я всё время повторяю:
«Не исчезай... Не исчезай... Мне это очень нужно...»
А она молчит, будто не знает, что на это ответить, только прижимается всё ближе. Но всё рано или поздно кончается, и дверь её квартиры захлопывается, и я долго трясусь в метро, разглядывая округлые яркие плафоны, жёлтые стены с причудливыми рельефными узорами, разноцветную схему линий...
Ощущается какой-то, пока ещё непонятный, рубеж. Но весна неумолима, и уже в начале марта город расстаётся с этим ужасным снегом, с этим странным символом времени. И в одно солнечное утро в моей комнате раздаётся телефонный звонок. Он, как и всегда, назойлив и долог: друг Яра, не иначе...
«Здорово, Кисенция! Мы тут пивком разминаемся, подгребай, что ли...»
«Мы – это кто?»
«Я да Кирка, третьим будешь?»
Да, вот про ТРЕТЬЕГО – это я уже где-то слышал...
«Не буду я у вас третьим...»
«На обиженных воду возят! Мы же друзья, всё-таки.»
«Ну, твоя кандидатура у меня сомнения - почти - не вызывает, а вот гражданин Кирюхин вызывает. Морально нестоек оказался, помнится... В новогоднюю ночь...»
В трубку слышно, как Яра суёт её Кирюхе, а тот нехотя принимает:
«Кис, ты прости... У меня предложение: бог с ним, с пивом сегодня. Тринадцатого приглашаю в ресторан, все вопросы решим... И Катя просит тоже...»
«Вот это да! А вы с ней... До сих пор... Общаетесь?»
«Да.»
«Ладно, в ресторан, так в ресторан, только я тоже буду не один...»
«Вот и договорились...»
Хелли, узнав про ресторан, приходит в смятение: у неё тринадцатого марта – день рождения, и об этом никто не знает. А ещё у неё, как и у любой женщины, опять нечего надеть, поэтому она не хочет идти, чтобы не опозориться...
Вопрос решается сам собой: нам выдают неплохие деньги за экспедицию, и Хелли спрашивает:
«А ты в ГУМе бывал? Своди меня туда...»
Советская, тем более – московская – девушка, ни разу не бывавшая в ГУМе, вызывает удивление, но я уже не реагирую всерьёз:
«Едем...»
Эти три торговые линии, эти сотни полных товаром отделов!
Приезжих больше половины, но мы не теряемся в потоке, медленно пожёвывая шикарное мороженое в стаканчиках по двадцать копеек.
«Хель, а чего ты хочешь купить? Ну шикарный наряд – понятно, а что именно?»
«Платье хочу...»
И где-то на втором этаже нам попадается секция готового платья, где она обосновывается весьма надолго, меряя то одно, то другое...
«Вот оно!»
А что, барышня совсем не дурна, только сапоги эти зимние ужасные заменить на что-нибудь полегче, и будет просто здорово:
«Берём!»
Тут вам не «ранняя Америка», тут у нас ГДР на бирке и дикие деньги на чеке...
«Кис, а мы в какой ресторан идём?»
«Намечается «Узбекистан», а что?»
«Отлично, у меня мамаша одно время там на Рождественском работала – манты из кулинариии всё время привозила... А его надкусишь – бульон пьёшь, кайф...»
«Ну вот – будет что вспомнить...»
Тринадцатого утром созваниваемся с Кирюхой: советский ресторан – дело не очевидное, всё может быть.
«Пузырь с собой взять?»
«Обязательно... Встречаемся в шесть у входа...»
В шесть у входа погода шикарна: девятнадцать по Цельсию, ни облачка, только лёгкий ветер... Я вижу издалека, как они идут со стороны Трубной... Рыжие волосы развеваются, стройные ноги идут прямо и уверенно – я не видел её С ТЕХ ПОР...
Как там – бериллий..., алюминий..., кислород... – ничего не помню...
«Хелли, ты знаешь формулу изумруда?»
«Спроси чего полегче... У нас геология только в феврале началась...»
Впрочем, оно и без надобности: при встрече отпиленный Кириллом берилл не зажигается, так – тлеет в полсилы...
«Здравствуй, Кис...»
«Здравствуй, Кус...»
И всё-таки, она хороша – художественный вкус, что ещё тут скажешь: строгий костюм делового стиля, без всяких там рюшек. А Кирюха-то, сучонок, вертится возле неё, двери открывает, отодвигает массивный стул... Поневоле приходится делать то же самое:
«Хелли, тебе удобно?»
«Да, удобно...»
И тут лысый официант приносит нам меню, сообщая:
«Водки не больше двухсот на человека...»
«Это у вас что – ДИСЦИПЛИНА?» - спрашивает Кирюха, имея в виду текущую андроповскую кампанию.
«Да нет... Просто с базы не завезли...» - тянет официант.
«Тогда свою нальём!»
«Ладно, наливайте... Понимаю...» - погасшим голосом цедит он и удаляется в сторону кухни выполнять наш заказ: манты для Хелли, лагман для нас с Кирюхой и шашлык для Амазонки. Конечно, ведь амазонки лагман не едят...
Народу в ресторане много, на маленькой сцене идёт репетиция: трое узбеков – один с бубном, один с дудкой, один со струнным инструментом, совершенно не похожим ни на гитару, ни на скрипку, пытаются извлечь из них хоть какую-то гармонию. Влажный тёплый воздух пропитан парами готовящихся блюд, многие курят...
«Можно я пойду на улицу – подышу?» - спрашивает Кирюха, на самом деле забывший про хелькин день рождения и собирающийся найти какой-нибудь подарок или, как минимум, букет цветов.
В его отсутствие дамы поначалу долго разглядывают друг друга, а затем почти синхронно приступают к обсуждению меня за неимением другого очевидного объекта:
«А тебе, девочка, восемнадцать-то есть уже? А то он дяденька шустрый, паспорт поначалу не спрашивает.»
«Есть мне восемнадцать, паспорт уже спрашивал...»
Самой-то было восемнадцать, амазонка хренова?... Кстати, как там синьор Монтанари – актуален ещё? А то Кирюшка парень попроще, может ведь шутки и не понять...
«И вообще этот самый Киса - мой первый мужчина.» - загадочно шепчет она, и берилл почти загорается, но тут же гаснет, услышав ответ:
«И мой тоже!»
Ну давайте, мы ещё клуб первых жён организуем...
Но тут официант приносит закуски, и мы ненадолго отвлекаемся, чтобы отведать ресторанной кухни.
«О, эти уже чавкают!» - Кирюха вваливается в зал с пятью гвоздиками и маленькой коробочкой духов:
«Поздравляем!!!» - хором кричим мы все, и маленькая
