Рубен торжественно вручает нам лист ватмана и спрашивает:
«А что ещё нужно?»
А то ты не знаешь? Карандаш максимальной твёрдости 7Т, акварельные краски, кисть из колонка, но на худой конец сойдёт и белка, тушь и главное – чудесный прибор под названием «кривоножка»: рейсфедер, который можно держать строго вертикально и выводить им любые кривые контуры.
«Денег дай – в сельпо местное схожу, хотя бы краски с тушью у них, наверное есть?»
Получаю от нашего благодетеля три рубля.
«Ну что, сударыня! Приглашаю Вас на экскурсию по Соловецкому кремлю в сторону магазина и обратно...»
Хелли не прочь размяться, хотя на улице опять затевается пурга.
Тропинки в монастыре завалены снегом, куполов почти не видно, только на одном из них заметна железная звезда вместо креста. Первое здание, которое попадается нам по пути, носит гордое название: «Соловецкий завод безалкогольных напитков». Так и представляются местные жители, пьющие ситро ежедневно без выходных и праздников...
Дальше – цель нашего короткого путешествия: деревянная хибара с вывеской «Товары повседневного спроса». В хорошо натопленном помещении властвует необъятных размеров тётя с милым улыбчивым лицом, но обычной советской манерой общения с покупателями. Поняв это, Хелли утыкается в небогатую витрину, доставив мне сомнительное удовольствие разговаривать с этой фурией:
«У вас краски акварельные есть?»
«Есть, шестьдесят копеек...»
«А кисточки?»
«Только для клея...»
«Тушь?»
«Есть, да сам посмотри! Вон товар, весь перед тобой!»
В итоге берём краски, кисть для клея за неимением лучшего, несколько перьев и ручку, тушь, кнопки, ластики, деревянную линейку, пару карандашей, правда всего 2Т... Ох и карта будет у Никишина...
Когда я расплачиваюсь, тётка задаёт странный вопрос:
«А напитки брать будете? Посуду сдавать?»
Вся многоярусная полка за её спиной заставлена одинаковыми бутылками двух видов: водка «Русская» и лимонад.
«А ничего другого у Вас нету?»
«Э, нет... У нас пароход раз в год приплывает, что привезёт, то до июля и торгуем. А лимонад наш. Но бутылок для него у нас лишних нет: сдаёшь пустую – получаешь полную. А в этом году водяры много завезли, до лета не распродать...»
«За водкой попозже зайдём...»
А что, дорогу теперь знаем!
Теперь наша с Хелли задача смастерить ровную наклонную поверхность. В одной из пустых комнат Новобратского я нахожу сломанный стол и разваленную печку. Подложив под ножки два кирпича, сооружаю в нашей комнате рабочее место.
«Ну чё, приступим? Буквы писать умеешь?»
«ТУШЬЮ?»
«Сперва карандашом... Напиши что-нибудь.»
Она пыхтит, как первоклассница над домашним заданием, выводит: «Мама мыла раму...» Каракули, без шансов на успех:
«М – одна из самых сложных букв. Попробуй Г, Н или П...»
Ну с ними ещё где-то как-то сойдёт.
«Теперь открой тушь, насади перо на ручку, макай и пиши. Только без клякс...»
«А что написать?»
«Ну, например: УСЛОВНЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ. Шрифт должен быть ровный, буквы вертикальные без наклона. Желательно сделать им подсечки.»
«А это что такое?»
«А это такие маленькие чёрточки снизу или сбоку у букв, как шпоры...Если они есть, шрифт считается капитальным, если нет – гротескным...»
Кое-что начинает получаться. Но пора приступать к самой карте: мы соединяем новый кусок ватмана со старым, который погрызли мыши, скрепками, кое-как прилаживаем к настольной лампе и на просвет пытаемся обвести все имеющиеся контуры. У Хелли это получается неплохо, а сам я держу бумагу навесу, стараясь не шевелиться.
Карта у Никишина весьма информативная: тут присутствуют горизонтали, изобаты, дорожная сеть, контуры лесов, населённые пункты – почти топография... Мы и не замечаем, как за окнами кончается день, а потом с удивлением слышим рубеновский бас, созывающий всех к ужину.
Дают рис с тушёнкой...
«Вот Хелли, завтра нам с тобой дежурить – что сварим?»
«Макароны были, рис был... гречку сварим!»
«Умница, а ты умеешь?»
«Не-а...»
В её глазах нет стыда, нет страха, только какая-то весёлая ирония:
«Нашёл о чём переживать... Дежурные, а какая у нас на вечер культурная программа? Горохов, где, наконец твоя гитара?»
«Хочешь – будет» - без энтузиазма отвечает Горохов.
«Я вообще предлагаю устроить дебош!» - заводится Хелли, даром что целый день отрисовывала карандашом контуры на карте.
«Опять пить?» - вопрошает Рубен.
«Если завтра опять камералка, то почему бы и нет?» - почти хором отвечают все остальные, а Анька кивает в угол:
«Вон добрый дядя Валя с тётей Лёлей вчера мне для растирки чуть не ящик приволокли...»
«Ладно, разрешаю. Только не дебош, а вечер авторской песни...»
Сегодня в своём журнале Рубен запишет:
«В соответствии с единогласным решением коллектива в период с двадцати до двадцати трёх часов проведён вечер художественной самодеятельности. Нарушений не зафиксировано.»
«Да, а что у нас в репертуаре?» - строго спрашивает он, оглядывая наши блаженные лица, освещённые голой стоваттной лампочкой, низко свисающей с потолка.
«Обещаю «Шумел камыш»» - завляет Хелли – «я по такому случаю даже концертный костюм надену...»
«О-о-о...» - буквально ревёт мужская половина нашего небольшого сообщества.
«Лично мне ужё всё равно после вчерашнего» - говорит Анька.
А Ирка скидывает свой толстый свитер, оставаясь в скромной футболочке, плотно облегающей грудь:
«Дуру распилите, печку пожарче натопите – я и штаны сниму!»
Вслед за этим мы с Гороховым удаляемся пилить дуру, залежалась она что-то на улице...
Хелли склоняется над своим рюкзаком:
«Обычная женская проблема – одеть нечего...»
«Ты же обещала концертный костюм.»
«Так я же не думала, что вы все на эту удочку клюнете!»
«Ну тогда вываливай всё...»
В итоге она облачается в лёгкий шёлковый халат с ужасными китайскими драконами и невиданными цветами:
«Мама заставила взять. Говорит, ездила в дом отдыха, фурор там произвела...»
«Ну так пошли – производить...»
А даже не скажешь, что у неё такой голос:
«Одна возлюбленная пара
Всю ночь гуляла до утра...»
Последний аккорд, немая сцена. Но Анька говорит:
«Грудное контральто! Ну ты даёшь, мышь! Скрывала такое чудо...»
«А ты чё – в голосах разбираешься?»
«Да я выросла на сцене! У меня мама - солистка хора. Безотцовщина, гастроли по три недели из месяца... Я с трёх лет все эти голоса знаю. А вот у самой – пуф-ф-ф...»
Короче, у маленькой Хелли сегодня бенефис: «Любо, братцы, любо», «Не уезжай, ты мой голубчик»... Всё это на «бис», и не по одному разу.
«Всё, больше не могу» - почти хрипит она и отдаёт гитару Горохову.
Тот бренчит что-то невнятное, мол, не знаю, что петь...
«Ладно, даю тебе три дня на подготовку» - заключает Рубен. «А завтра у нас большой экспедиционный день – Филипповские садки, рекогносцировка по Большому Соловецкому, гора Голгофа, гора Секирная, а послезавтра опять камералка. Всем спасибо за вниманиме. Отбой!»
Суров, но справедлив...
Оставшиеся десять дней пролетают, словно единый миг. Наша с Хелли карта вполне устраивает заказчика и занимает своё место в зале музея, по поводу чего мы с Никишиным распиваем трёхзвёздочный грузинский коньяк. Мы так долго водили капли жидкой акварели по наклонному ватману, так аккуратно их промакивали, так старательно отрисовывали мельчайшие контуры, что Хелли
