«Етить твою, Неман!»
Мощная река катит свои воды мимо, в прибрежных зарослях копошатся какие-то утки, солнце высоко.
Кирюха уже встал и даже осмотрел ближайшие окрестности. Мы, оказывается, на острове:
«А ты случаем не помнишь, как мы на остров попали? Вплавь или... как?»
Факт переправы вплавь я не помню, я вообще всё плохо помню, но одежда сухая, лишь слегка тронутая росой, при форсировании вплавь или даже вброд всё было бы по-другому. Загадка остаётся загадкой до того момента, когда, наконец, не находится маленький деревянный мостик. Как мы его вчера нашли? Вот уж воистину, пьяному море по колено.
Чудеса продолжаются: Кирюха потерял свой любимый складной стакан.
«Куда он на хер подевался? Я же его не доставал, и зачем было его доставать...»
С полным осознанием того, что это плохая примета, покидаем наш остров и направляемся на вокзал: последний рывок, и мы в Вильнюсе. Улыбчивая морда ЭР-9п немного прибавляет оптимизма, вдоль путей тянется бесконечная череда желтолистных лип – август уже на излёте.
Под стук колёс пытаемся планировать, что будем делать в ближайшие дни.
«Опять свою прихехешницу разыскивать начнёшь?» - вдруг как-то с обидой спрашивает Кирюха.
«Какую прихехе...»
«Ангелину твою! А то у тебя как тост, то за любовь, да и бегаешь всё время куда-то, за тобой не угогнишься. Романтик платонический... Или не платонический?»
Да, прошлой зимой я был в Вильнюсе впервые, как участник студенческой научной конференции, делал доклад и всё такое прочее. Да, я встретил в университетской общаге девушку с ласковым именем Ангеля. Да, я буквально втюрился в неё с первого взгляда. Да, мы тогда расстались так, что я даже не знаю её фамилии. Да, с тех пор я несколько раз пытался найти её, но не смог. Да, я бы попытался найти её ещё раз, если только такое возможно.
«Как можно не знать фамилию?» - не унимается Кирюха.
«Мне почему-то казалось, что она Островская...»
«Козловская, Стрекозловская... Позови её – ау, ау! Может, услышит и прибежит.»
В электричке пусто, и редким пассажирам не до нас. Но я мысленно повторяю это злое кирюхино «АУ», тупо уставившись в окно. Где ты, ангел мой?
По прибытии на вокзал первым делом идём в кассу. Билетов на Москву на ближайшие дни нет и не предвидится, придётся влезать в общий вагон, но это нам не в диковинку. В качестве компенсации ожидаемого дискомфорта решаем попытаться заночевать в гостинице и направляемся в ближайший пятиэтажный «Гинтарас», где идёт ремонт, воняет олифой и летает надоедливая цементная пыль. В фойе просторно, только за стойкой видна голова администраторши, что-то пишущей за своим прилавком.
«Можно у вас поселиться до послезавтра?» - с ходу спрашиваю я.
На меня смотрят голубые глаза:
«Можно, давайте паспорта и заполняйте анкеты. Только номер будет... необычным.»
«А вас не Ангеля зовут?» - язык уже начал заплетаться, а на стойке виднеется табличка «Вас обслуживает администратор АНГЕЛИНА НОВАК». Она встаёт, чтобы дать нам бланки анкет, а клетчатое платье свободного кроя едва скрывает довольно большой живот.
Кирюха изумлён не меньше моего: намолили-таки...
«А что там необычного?» - спохватывается он.
«Увидите, там ресторан внизу.» На её лице появляется стыдливый румянец. Это точно она!
Дальше всё происходит на автопилоте: в номере плотный запах прогорклого масла, тухлого мяса, селёдки и репчатого лука: готовится ужин или обед – я уже не различаю, хотя на часах чуть больше часа. Бросаю рюкзак на койку, вынужденно лезу под холодный душ – горячей воды во всей гостинице нет.
Кирюха в это время стоит на балконе и наблюдает за пёстрой привокзальной жизнью: вот пришёл поезд из Минска, вот тётка в грязном переднике продаёт подтаявшее мороженое, вот толпа с чемоданами и сумками штурмует троллейбус. Потом в свою очередь за этим наблюдаю я, а потом мы надеваем последние свежие рубахи и неспешно идём в Ужупио, где родился Феликс Дзержинский, и где мы любим гулять по булыжным склонам среди редких кривых деревьев. Рядом долгожданный Биржайский кабак с холодным нефильтрованным и кисловатым на вкус пенным напитком, а также фирменной горячей закуской в виде жареных свиных копыт с горохом.
«А пан Новак-то расторопный парнишка: заделал девушке зародыша, пока некоторые фамилию пытались вспомнить...» - опять начинает своё Кирюха.
«Давай ты заткнёшься...»
«И ты...»
«И я...»
Тему считаем закрытой, поглощая пиво и слушая вживую скрипача: антураж хутора, на который случайно заехал невесть откуда взявшийся Паганини. От клейких частей копыт рот стягивается и не даёт говорить много. Сидим и слушаем, голова и сердце пусты и холодны, желудок полон эпикурейского содержимого. Можно считать, что цель нашего путешествия достигнута.
«Давай завтра домой!»
«Утром будет видно...»
А утром почти по инерции обходим центральную часть города: все эти Гедиминасы и Нярисы, даже совершаем краткую вылазку на троллейбусе в Лаздинай. Но эмоции уже кончились. Билеты в общий вагон, купленные без очереди за полчаса до отправления, верхние полки в плацкарте – в данной ситуации это почти счастье.
И выстукивает поезд:
«Почти счастливый... почти счастливый... почти счастливый...»
Так и получается: и я почти счастливый, и Вильнюс, и Кирюха, и вообще весь СССР... Вплоть до Белорусского вокзала, за которым начинаются обычные будни рядового понедельника.
А прокатились-то неплохо...
ОСКОЛОК 4. ЛУПЫ И ПОДЗОРНЫЕ ТРУБЫ
Эту книгу написал Магидсон. Я лежу дома на диване, и Магидсон представляется мне старым дядькой с явными семитскими чертами, с чёрно-седой бородищей чуть ли не до пола, с пейсами и длиннющими немытыми волосьями, хаотически разбросанными по плечам какого-то старого бархатного камзола. Магидсон пишет о Колумбе: он макает своё перо в фиолетовые с зеленоватым отливом чернила и выводит округлые каракули на толстой неровной бумаге. Так проходят многие дни, недели и месяцы, пока «Пинта» и «Нинья», наконец, не достигают своей желанной Эспаньолы.
А потом он переходит к Магеллану и Дрейку. Он упивается описанием скалистых берегов и диких племён, живущих в дебрях бескрайних джунглей, смакует кораблекрушения и катастрофы, время от времени иллюстрируя своё повествование странными старинными картами.
Мы понравились друг другу давно. То есть, конечно, о моём существовании Магидсон даже не подозревает, но разве не был бы он рад такому прилежному мальчику, увлечённому не каким-то там футболом, а историей географических открытий. А что до меня – так книгу эту, толстенную, надо сказать, прочёл я раз эдак пять, а то и больше, то и дело
