Что оставлено мне? Что я пытаюсь понять о нас, показать самому себе? Что я не успел сказать Марине? В каких единицах я мог измерить блаженство погружения лица в её душистые волосы? Какою была глубина моих ощущений в тот миг, когда она касалась щекой моей разгорячённой щеки, когда исчезало всё, и я становился вакуумом, густым всепоглощающим отсутствием всего?
Надо уходить, не могу здесь оставаться. Туман в голове, обрывки мыслей о ней; теряюсь в тумане, и только она выводит меня из него. Её ладошки скользят по моим плечам, мои руки гладят её спину; между нами ущелье шириною в палец; опять радостное мучение – волосок за волоском преодолевать это эфирное ущелье. Мы невинно истязаем друг друга скорой близостью тел и услаждаемся каждым мгновеньем, стоящим между нами.
- Дай-ка, дядя, папироску!
Какой-то здоровяк тянет ко мне красную лапу. Рожа нахальная. Про таких говорят: бьёт два раза – второй раз по крышке гроба. Отвечаю, что не курю; потом сплёвываю красную пену, разминаю ушибленную руку – это уже на бегу; слышу, как тот кричит кому-то, зовёт вроде на помощь. Через несколько минут падаю на скамью в тёмном скверике.
Опять сквозь мозг несутся обрывки ощущений и воспоминаний. Упругие холмики её грудей касаются моего тела; я высвобождаю пуговки её платья из шёлковых петелек; она трогает губами моё ухо и глубоко вздыхает…
- Братцы, вот он, на скамейке!
Наступает сон: передо мною трое, у одного – того здоровяка – под носом кровь. Это я его так… Второй – Маринин убийца с перерезанным горлом. Третий – высокий и очень худой, весь в чёрном.
А Марина жарко обняла меня, её тело двигается навстречу моему телу. Теперь снова телу, а не мешку для души! И в этот миг Марина – настоящая, живая моя Марина! – распахнула во всю ширь свои чудесные глаза. Вместе с её последним нежным толчком я чувствую чужой удар. Что-то острое. Резануло будто в груди. А Ваня Сигара уже падает сверху из чёрной тучи, кричит радостно, хватает меня за руку – и я лечу за ним вверх, в какую-то небесную трещину.
ДУРЬ
Глава 1
СЛОВО О ДУРИ
Всё началось с того, что я однажды уселся за стол, взял самопишущее перо и притянул к себе пачку чистой бумаги. Как только бумага увидела меня, она подумала с ужасом:
- Замарает!
- Замараю, - подумал я в ответ. Затем выдохнул из груди весь воздух, помыслил с полчасика, вдохнул новую порцию воздуха и вывел на бумаге заглавие: Дурь.
- Почему Дурь?! – изумились бумага и перо.
- Действительно, почему Дурь?! – изумился и я. И решил подвести основание под своё решение.
Дурь – это не только умственное состояние дурака, не только его действия, слова и поступки. Дурь – это не только табак, вино и прочие возбудители рассудочного краха. Дурь – это ещё и то, что сегодня пишут и поют новомодные «гении», поклоняющиеся «потоку сознания» и скрывающие своё скудоумие за нарочитой непонятностью языка. Ну чем я хуже? Вот сейчас и попробую испустить поток сознания! Ведь бредятину писать не так уж трудно. Вам всё понятно, милые перо и бумага?
Ну вот, им понятно, они не возражают. Поэтому произведение и носит гордое название, указанное выше.
Я писал его долго и трудно, с перерывами на сон и еду, обдумывая каждую фразу сутками и месяцами. Эпизод про кошек я сочинял полтора года. Другой писатель на моём месте давно бы поседел, сошёл с ума и помер от умственного истощения. Но я не таков. Я прошёл через все испытания – осталось лишь испытание славой. Так читайте сей фундаментальный труд! С его чтением либо придёт в порядок ваша душевная неразбериха, либо усохнет ваш мозг и вы лишитесь разума; в любом из этих случаев вы станете счастливыми.
Начать следует классически и возвышенно. Я вам не какое-нибудь местоимение или, понимаете ли, междометие!
Глава 2
НАЧАЛО ЖИЗНИ
Дамы и господа! Вникайте, ибо это есть великолепнейшая прелесть. Суть сего творения – дурь, но не та, что в радость глупцу, а та, что подобно солнцу освещает невидимые с первого взгляда жизненные стороны. Я тем силён, чем простой смертный слаб – я освещаю суть!
Я объявляю начало новой жизни. Её будущее туманно, но более привлекательно, чем наше настоящее. Оно воистину величественно, оно выше, чем реальность, ибо сегодня нужно признать всеразрушающую уверенность беспомощного равнодушия человечества. А будущее несёт нам уход от реальности.
Настоящая это жизнь или только фантазия? Так спрашивал я себя. Не получив ответа, я ушёл из реальности, круто повернув в сторону. Я просто приказал себе: открой глаза, смотри в бездонное небо и чувствуй всё то, что ты можешь чувствовать. Легко уйти, труднее вернуться; легко упасть, труднее возвыситься. В пути, по которому я иду, нужно покинуть нашу жизнь на время. В нашей жизни так легко убить человека – надо только нажать курок. В нашей жизни так просто всё предать разрушению – надо только промолчать и спрятаться! И успокаивать себя тем, что этот мир создан не тобою.
Даже если жизнь только начинается, я уже понимаю, что это фантазия. Родившись, умирать не хочется. Я горько плачу, а крылья печали уносят меня оттуда, где меня заставляли страдать. Так пусть же будет розовым тот новый мир, в который я явлюсь! Но я пока здесь, в реальности, в той, которая могла стать иной. Тогда бы я бесчувственно махнул рукою и просто ушёл. Но я ловлю себя на мысли: если бы ушёл, то вернулся, ибо нельзя умереть, не раскрыв тайны мгновения.
И вот я лечу, разглядывая жизнь с высоты, и мои глаза наполняются ужасом! Над Красной площадью сто тысяч дыр! И мы все продолжаем бояться всего, ожидая подлого удара в спину. Трудно заставить себя забыть всё то, что было в прошлом. Вчерашний день тянет к себе, угрожая расправой. Каждая дыра над городом – замыслы предателей, которые молчат и ждут момента для нанесения удара в спину. И оттого меня мучает страх, жуткий страх, и эти кошмарные сны. Кошмары, перемешанные с липкою мглою, лезут в мои окна, выдавливая стёкла и срывая занавески. Теперь мне некуда деваться…
Нет уверенности ни в чём. Даже небеса изменили мне и сомкнулись над головою, а земная твердь ушла из-под ног. Это ещё не смерть, о смерти говорить рано. Но я помню о ней, ведь когда всё будет кончено,
