В зеркале не может отразиться звук, и только поэтому живой голос Европы, опутанный десятком фекальных простыней, задыхается, а хрипы усталого радиоцентра не передают тяжести стонов погибающего рояля. Упрямое зеркало нагло смеётся надо мною; ему весело оттого, что радио, потеряв агонию музыки, готово замолчать от усталости навсегда. Кончились ноты, звук умер – и вот я вынужден жадно глотать глазами неясные отражения обрывков былого могущества всеразрушающей симфонии глобального спокойствия. А вне зеркала наступает вечер, заходит солнце, замолкают птицы; и вскоре ночь начинает рвать в клочья тоску. Но антенна тычет в грудь, она возомнила себя королевой мистического праздника гибели звука. Спокойны только радиоволны, порвавшие связь с антенной. Их могуществу не в силах помешать даже злобный король зеркало.
Эйфория началась и кончилась. Деревья, хлебнувшие туманного английского воздуха, стоят и качаются в состоянии рвоты. Их ветви цепляются то за луну, то за антенну, то за дырявое ночное небо, то за оплёванную землю. Радиоволны плюются. Веселье завершилось, и ветер свежих идей разворачивает события в противную сторону. Всё должно погрузиться в безотчётный страх в кольцах радиоволн и щупальцах антенн. Я в страхе бегу на север, подальше от кошмаров; север не позволит мне увидеть моё отражение в зеркале.
Глава 11
СЛОВА ИЗО РТА
Сто одна единица информации в минуту – и меня больше нет: я – информационный труп. В моём горле пересыхает, с губ начинает падать пена. Когда мне пытаются рассказать буквально всё ни о чём, я устанавливаю на мои уши словонепроницаемые заслонки. Я не хочу припадать ушами даже к источнику громогласных молитв о жизни. Мне нужна тишина, мне нужна пустота. Но даже нуль бывает со знаком минус. Слова изо рта становятся словами из мозга и начинают убивать меня изнутри. И когда расплавленный мозг хлещет потоками из головы, впадая в реку забвения, густые острые тени впиваются в отрешённый взгляд, а буйный вихрь в глотке подхватывает десятки орущих слов на штыки исступлённых мыслей о жажде жизни.
Неведомый страх имеет особую власть и страстное волеизъявление. Воля изъявляется словом; слово изрыгается голосом деспота; деспот наделяется силою монстра; монстр овладевает властью над миром. Воля посредством слова переходит в энергетический вампиризм, который может преодолеть любые преграды. И тогда – трепещи, о смертный, ибо надвигается раскол сознания! А раскол сознания может означать только одно: сейчас падёт занавес, за которым останутся все сомнения. Но аплодисментов не будет. Не нужно аплодисментов! Да здравствуют сомнения!
Сомнения благородны как белые волки. Они должны наполнить Вселенную и оживить её, потому что никто не может понять, как человек сумел совместить бесформенное мозговое вещество с прямым углом прогресса. Сомнения призваны вытеснить болезненное недоумение, являющееся следствием безосновательного стремления к совершенству мыслей и изливающееся в бездну космоса, где оно сгорает на лету и оставляет только дымный след печали. И этот дым застилает всякий свет, вспыхивающий за горизонтом сознания.
Даже монстра, рождённого словами и овладевающего миром, разъедает проказа безвластия, пока ещё утопическая, но могущая стать реальной в душах, погибающих от ударов пустых мгновений, пустота которых имеет вес и тяготит пространство совести нашей Вселенной. Пустота мгновений становится пустотою веков, и такие века тяжко бьют каменными кулаками по лицам дряхлых поколений, оставляющих в пустыне ненужных жизней свои порочные следы. Эти поколения станут грешными и безвестными тенями и исчезнут во мгле миров и трущобах мёртвых мыслей. Ни одно из них не сможет допеть последнюю песню, ибо ни у одного не было первой; они оказались скупыми на музыку и слова. Особенно на слова, которые обычно вылетают изо рта! И потому они перестали быть собою и всем остальным. Слова полезны лишь тому, кто словом творит дело; тому, чьи восклицания ждут сигнала к выбросу в пространство и жаждут действия – и не важно, любит ли сей творец правду, говорит ли её и следует ли ей.
Глава 12
НАЧАЛО КОНЦА
Было видение: ощущение белого света с чёрными разводами ударило в нос запахом плесени, руки задрожали и ощупали пустое пространство, в живот воткнулся нож, а глаза упали в огонь. Тут чёрная муть всплыла и забулькала; я побежал прочь, жуя лимон и запивая его кипящим лимонадом; и вдруг сознание прояснилось: наступил момент истины. Жизнь показалась движением по лезвию бритвы. Захотелось прекратить борьбу с глупостью.
Развязка событий… Так ли важно, в каком виде она навалится на меня? Не важнее ли моя реакция на предчувствие конца? Смогу ли я сохранить себя, чтобы надеяться на вечный покой для моей души?
Я отрёкся от собственной глупости. Ничто не способно побудить меня к пустому познанию. Кто усомнится в том, что познание мира может быть пустым и ненужным? Должен ли я изведать неизведанное, если риск поражения слишком велик?
Истина в том, что, разгадав тайны Вселенной, я погибну. Истина не имеет границ, и потому их не нужно искать. Эти поиски отнимают много сил и времени, не приводя ни к чему в итоге. Мало кто ищет формулу жизни; но если кто-то найдёт её, она ему всё равно не поможет. Так ради чего пытаться познать непознаваемое?
Так я разделался с моею глупостью, но безмятежного спокойствия всё же не обрёл. Жизнь явилась борьбой противоречий, которые насквозь пропитали мысли и чувства; возникла обида на отсутствие справедливости, потому что страданий оказалось куда больше, чем удовольствий. Захотелось правды.
Вскоре выяснилось, что правда – игрушка в руках общества, и общество вертит ею, создавая её лжеподобия, и, что самое страшное, при этом не любит её. И тогда идеи кончились, и начались замыслы, отличавшиеся несовершенством, как и голова, их рождавшая. Душа заспорила с плотью: плоть оказалась похотливою, а низкая похоть не входила в замыслы. Как, впрочем, и стремление к власти.
Пророка или чародея не получилось. Вреда людям не нанёс, но и большою любовью к ним не воспылал. Злу не послужил, но воспринял его как средство поддержания иммунитета добра. Понял, что смешно насиловать природу, и остался здоровым эгоистом, сохраняя себя для себя и других. Почти ни с кем не ссорился, дабы не заряжаться дурной энергией.
И всё же по ночам приходили
